Вечер потрясения
Шрифт:
Танковый полк продвигался к цели практически на ощупь. Без связи со штабом и даже соседними подразделениями девяносто танков и сорок бронемашин, сопровождаемых несколькими десятками грузовиков и топливозаправщиков, мчались по окутанной ночным сумраком степи, придерживаясь единожды выбранного направления. Лязгающая сталью армада, подчиняясь воле одного человека, Николая Белявского, шла навстречу неизвестности, растворяясь в ночи, чтобы вновь возникнуть из пустоты на позициях врага. Командир полка не сомневался, что о них уже знают, что противник готов дать отпор,
Механики-водители вели боевые машины по равнине, лишенной любого намека на дороги, даже самые убогие, руководствуясь показаниями компаса и картами. В замкнутых мирках боевых отделений танков и боевых машин пехоты царила тишина, заполняемая только монотонным гулом моторов, но мерный рев этот мог в любой миг прерваться молчанием – в баках оставалось все меньше топлива, а ожидать подвоза горючего из тыла давно уже не было никакого смысла. Но об этом тоже старались не думать, и бойцы просто пытались выполнить приказ. Только в десантном отделении командно-штабной машины не знали покоя, лихорадочно размышляя на происходящим, пытаясь подобрать логичное оправдание творящимся странностям. А их было немало.
– Американцы должны были бросить против нас всю свою авиацию, – с непоколебимой уверенностью произнес, пытаясь перекричать рык мотора, полковник Белявский, приблизившись почти вплотную к своему заместителю. – На этой чертовой равнине одной эскадрильи хватит, чтобы пожечь все наши машины за полчаса. Мы уже давно находимся в зоне досягаемости не только истребителей-бомбардировщиков, но и вертолетов. Там, за кавказским хребтом, у янки десятки истребителей и сотни вертолетов "Апач", но небо над нами чистое, словно и нет войны.
– Возможно, они не знают, где мы не находимся.
Подполковник Смолин и сам не верил своим словам. Все предпринятые меры маскировки сводились к движению с выключенными фарами, и каждый понимал, что мчащиеся в безвоздушном пространстве спутники оптико-электронной разведки без труда обнаружат тепловой след, шлейф раскаленных выхлопных газов, тем более различимый в прохладном ночном воздухе.
– Чертовщина, – яростно помотал головой Белявский. – И это мне не нравится. Я не могу понять, что происходит, почему янки медлят.
– Пусть так будет и дальше, – безразлично пожал плечами Смолин. – Еще пара часов такой нерасторопности – и мы увидим их позиции в своих прицелах. Тогда никакая авиация им уже не поможет. Мы просто проутюжим янки и пойдем дальше. И нас никто не остановит!
Не один только подполковник так полагал. Почти все, весь полк без исключения, истово молился, благодаря небеса за такой подарок. Враг медлил, позволив выиграть время, самое ценное сейчас, когда исход целого сражения мог зависеть от нескольких минут, тех самых, которые необходимы для решающего маневра.
Полк пронзал равнину стальной стрелой, нацеленной в неизвестность. На пути движения могли оказаться как укрепленные позиции противника с оборудованными огневыми точками, так и пустота, простершаяся до самой границы, а враг, возможно,
Рассвет застал полк там же, где он и скрылся в ночи – среди степного простора, лишенного любых ориентиров, любых примет, и только сменившиеся цифры на спидометрах говорили о том, что позади осталось много десятков километров пути. Цель была все ближе, и когда передовые взводы доложили о том, что пересекли шоссе, уходившее куда-то на юго-восток, Белявский начал действовать.
– Выдвинуть вперед боевое охранение, – приказал командир полка. – Противник наверняка будет наступать вдоль дорог, чтобы продвигаться большими темпами. Мы должны первыми обнаружить американцев, не дав им времени, чтобы занять оборону. Полагаю, танкового и мотострелкового взводом будет вполне достаточно.
Три танка Т-90, сопровождаемые тремя бронемашинами БМП-3, двинулись по шоссе, вырвавшись вперед сбавившего скорость полка. Водители вели свои машины осторожно – никому не хотелось нарваться на засаду или на полном ходу выскочить на минное поле. Все ощущали уже близость врага, с трудом сдерживая рождавшийся в душах страх. И только превратившись в механизмы, точно и бесстрастно исполнявшие единственный приказ, можно было действовать дальше.
– Знаешь, Игорь, – задумчиво, с какой-то неуверенностью, произнес полковник Белявский, провожая исчезавшие в пыльном мареве, колыхавшемся под лучами восходящего солнца, бронемашины. – Пожалуй, и лучше, если они никого так и не обнаружат. Да хоть бы и до самой границы! Пусть пацаны вернутся живыми, это все же лучше, чем героями, но в цинковой обертке!
Подполковник Смолин подозрительно взглянул на своего командира, открыл рот, но так ничего и не вымолвил. Офицер лишь тряхнул головой, словно отгоняя прочь странный морок. Все-таки они рвались сюда, на юг, к горам, для боя, и теперь глупо было бы бояться его, бежать от него.
Наводчик-оператор боевой машины пехоты БМП-3 не отрывался от окуляров прицела 1К13-2, через восьмикратную оптику обозревая простиравшийся вперед от самых гусениц бронемашины и до нечеткой линии горизонта степной простор, рассеченный надвое прямой линией шоссе, напоминавшей сейчас след от удара клинком. От внимания бойца, одного из тех, кому было доверено важное и опасное дело – проведение разведки, зависел успех действия всего полка, подпиравшего спины боевому охранению. И наводчик вглядывался в пространство до боли в глазах, пока из-под напряженных век не брызгали слезы.
Сидевший бок о бок с наводчиком командир боевой машины тоже вел наблюдения, страхуя своего подчиненного. Прибор наблюдения ТКН-3МБ обеспечивал обзор не только днем, но и ночью, позволяя вести поиск противника почти в кромешной тьме, хотя сейчас эти качества не требовались – света было вполне достаточно, чтобы разглядеть даже отдельного человека, если только тот не попытается замаскироваться, слившись с местностью. А в том, что противник, окажись он здесь, не станет торчать посреди чистого поля, никто из мотострелков не сомневался.