Вечер в Муристане
Шрифт:
— Тая, а как ее зовут?
— Пока никак… Мы… Я называю ее просто Доча.
Тая переглянулась с Мишкой, и это тоже не ускользнуло от внимания Катерины.
— А давайте мы ее сейчас и назовем все вместе, а?
— Катерина, угомонись! — цыкнул Борька.
— Я могу подарить ей половину своего имени — Рина!
— Что это за имя такое — Рина? Рина Зеленая? — возмутился Борька.
— А что, замечательное имя! — неожиданно согласилась Тая — Мне нравится.
Выпили за имянаречение и пошли ловить
Признание
Ни такси, ни просто попутных машин на улицах уже не было. Мишка с Катериной хотели даже вернуться в Таиланд, но к тому моменту они уже покинули опасный Таин район и вышли в хорошо охраняемый центр, к собору, штабу, магазину «Березка». Сначала говорили про поступление в институт, потом разговор заткнулся. У штаба опять что–то мели — на этот раз тополиный пух.
— Мишенька, я люблю тебя. — внезапно остановилась Катерина.
Мишка, который в это время прикидывал, не застанет ли он в Таиланде Борю с его цветомузыкой, если, проводив Катерину, вернется туда, пропустил ее реплику мимо ушей.
— Прости, что?
— Я тебя люблю — неуверенно повторила Катерина.
— Кать, ты что? Мы же друзья…
— Миша, мы друзья, и я тебя люблю. Если тебе это не нравится, то считай, что ты этого не слышал.
— Катя, я слышал. Но… Ты, теперь такая… Почему я? Такое недоразумение…
— Какое же ты недоразумение? Ты — гений! Мой папа говорит, что такие режиссеры, как ты, рождаются раз в столетие, а ведь ты еще так молод и нигде не учился. Но, конечно, я не за это тебя полюбила.
— А за что?
— Непонятно, за что. Просто полюбила, и все.
— Катенька, прости меня. Любой на моем месте был бы счастлив и бросил все ради тебя. Но я занят, и ты себе даже не представляешь, насколько это серьезно.
— Рина — это твоя дочь?
— Да. — признался он с облегчением и гордостью.
— Я так и знала. А твоя актрисуля не боится, что ее посадят?
— Катя, замолчи сейчас же. И молчи, пожалуйста, до самого дома. И можешь считать, что мы больше не друзья.
— Замечательно! — в голосе Катерины звенела истеричная слеза. Можешь меня дальше не провожать. Сама как–нибудь доберусь!
И она побежала по улицам, а Мишка догнал ее, и они побежали вместе, и уже в подьезде, на лестничном пролете, она опять остановилась, поймала его в объятия и поцеловала.
— Вот теперь мы больше не друзья. — заключила Катерина и скрылась за дверью квартиры.
Раздумывая об этом вовсе не противном поцелуе, и о том, как теперь смотреть Катерине в глаза, и о том, как сказать родителям про Таю и Рину, и о том, как же все–таки исхитриться стать режиссером, Мишка брел домой.
Миша,
Дома горел свет, Дедамоня и Бабарива на кухне складывали какие–то вещи в огромный новый чемодан. Увидев внука, оба смутились.
— Мишенька, а мы думали — ты у друзей ночуешь. — пробормотала Бабарива.
— Вы куда собираетесь? На новую квартиру?
— Моня, я же тебе говорила — он ничего не понимает!
— Миш, погоди–ка, я отца с матерью разбужу.
Дедамоня в конце коридора забарабанил в родительскую спальню, а Мишка, не на шутку разволновавшись, принялся допрашивать Бабариву:
— Да что же, наконец, происходит–то?
— Сейчас, мой хороший, ты, главное, не волнуйся.
— Вот, вы от него скрывали, вы ему и сообщайте! — провозгласил Дедамоня, делая сонным родителям приглашающий жест.
— Да ладно тебе, пап. — примирительно буркнул Лев Моисеевич, — зато ведь экзамены сдал на отлично.
Мишка, отчаявшийся разобраться в ситуации, поймал взгляд матери.
— Мама, может быть, ты мне объяснишь, в чем дело?
— Мишенька, сынок. Все очень просто. Я думала, ты и сам догадался. Мы не на новую квартиру переезжаем. Мы уезжаем в Израиль.
— Как — в Израиль?
— Обычным путем. Через Москву и Будапешт. Ты не переживай, все будет замечательно! Мы ждали твоего аттестата. Едем через пять дней. Успеешь на выпускном вечере погулять.
Так вот оно что! Извечные кухонные разговоры, к которым он давно привык, закончились настоящим решением об отъезде! И как он, действительно, не догадался? Не догадался! После продажи дачи, исчезновения мебели, фотографии на визу прошлой зимой, маминых телефонных разговоров, массового обучения вождению.
Мишку никто ни о чем не спросил, никто не обучил вождению, никто не предупредил, что он — отрезанный ломоть, и целый год он жил бессмысленно, ибо не может же быть смыслом жизни, пусть даже одного ее года, сомнительный аттестат мнимой зрелости.
Все радости и беды начинающейся жизни, все, что мучило и захватывало полностью, нужно было оставить в этой стране, где зимой бело от снега, а летом — от тополиного семени, а самому, а самому–то? Куда? Зачем?
Отрезанный ломоть
На выпускном вечере сразу после вручения аттестатов он отправил родителей домой, а сам кинулся в Таиланд. Директриса, заметив его отступление, пожала плечами, от современной моды получившими подушечное подкрепление, но не остановила беглеца. С Катериной же в момент его бегства случилась крупная девичья авария — купленные на барахолке немецкие колготки пустили стрелку, и ей пришлось в туалете переодеваться в запасные советские.
<