Вечер взаперти
Шрифт:
– Да понимаю…
– А то так и будешь на подработках или на заводе с утра до вечера вкалывать. Такую жизнь ты хочешь?
Андрей не ответил. Впервые они никак не могли понять друг друга. Ничего не сказав, он вышел из комнаты.
Время тянулось медленно и скучно. Дед не возвращался к тому разговору. Не возвращался и Андрей. Он положил письмо на самое дно ящика стола и больше к нему не притрагивался. Однажды, придя с работы, он нашел деда спящим у открытого окна. Холодный ноябрьский воздух колыхал занавески, неся в комнату
– Дед, ты чего?
– Уснул.
После этого Андрей несколько раз заставал деда выпивши, хотя знал, что пить тому нельзя из-за больных почек.
– Опять пил, что ли?
– Ну, десять грамм. Так, согреться.
А однажды, вернувшись домой, Андрей нашел старика погруженным в сон, из которого тому уже не суждено было выбраться.
Увезли по скорой. Андрей просидел всю ночь в больнице. А утром врач сообщил: отравление. Лошадиная доза снотворного. Откуда оно в доме? Дед иногда принимал, когда бессонница мучила. И тут Андрей вспомнил и сон у раскрытого окна, и алкоголь, который на самом деле дед никогда не любил…
После похорон он написал письмо в Германию. С отказом. Теперь, когда ничто уже здесь не держало, он вдруг понял, как поступить.
Жизнь пошла своим чередом. Работа, дом, приятели. И – рассказы, рассказы, рассказы. К Щеглову, который все еще вел кружки молодых писателей, почти не ходил. Редко-редко.
Миновал почти год. Рана затянулась, боль поутихла. Молодость побеждает все. И вдруг однажды Андрей достал из почтового ящика письмо в знакомом конверте. Его снова звали в Германию. Хотя он отправлял официальный отказ, ему все равно предлагали право бесплатного обучения и проживания: приглашали присоединиться ко второму курсу. И еще выражали соболезнование по поводу смерти деда.
– …Это я им написал, – сказал Щеглов, когда озадаченный Андрей пришел к нему. – Объяснил, почему ты отказался. Удивлен? Да я и сам не ожидал такого от старого циника. Не спрашивай, почему я это сделал. Сам не знаю. Может, ты когда-нибудь поймешь.
Андрей уехал в Германию. Навсегда. Перед отлетом он долго бродил по зданию аэропорта. В голове крутились слова деда: «Все забудется! Поверь столько лет прожившему старику…»
Люди в аэропорту удивленно оглядывались на взрослого мужчину, который точно искал кого-то и смотрел куда-то сквозь толпу блестящими от слез глазами.
КАК ХИТРОВ ОБИДЕЛСЯ НА ЛОБОВА
Хитров долго хмурил брови, но Лобов не обращал на это внимания.
– Лобов! – не стерпев, закричал Хитров. – Лобов!
Лобов закрыл книгу и посмотрел на Хитрова.
– Лобов, вы – педераст!
Хитров самодовольно улыбнулся и сел прямо. Но Лобов лишь покачал головой и снова раскрыл книгу.
Хитров сжал кулаки и заскрипел зубами.
– Лобов, я вас презираю! – торжественно произнес он. – Вы – педераст!
Лобов,
– Вы – педераст! – в третий раз воскликнул взбешенный Хитров. – Я вас ни на мизинец не уважаю! Вы для меня хуже гниды! И я не буду больше обращаться к вам на «вы», слышите?
Лобов поднял глаза, посмотрел на неистовствовавшего Хитрова и снова погрузился в чтение. У Хитрова от ярости верхняя губа начала сворачиваться в трубочку.
– Сука ты, Лобов, – выдавил он с нескрываемой ненавистью. – Я бы тебя, падлу, утопил, если б река была рядом.
И гордый тем, что так запросто смог перейти с Лобовым на «ты», встал и пробежался по комнате.
Потом Хитров подошел к окну, отодвинул шторы и вгляделся в царящую на улице ночь. Лобов мельком глянул на него и, ничего не сказав, снова уткнулся в книгу.
Хитров долго смотрел в окно, затем задернул шторы и отошел в глубь комнаты.
– Лобов, – позвал он. – Лобов!
Лобов мученически вздохнул, вновь закрыл книгу и повернулся к Хитрову.
– Лобов, – заговорил Хитров, косясь на дверь. – Вот ты, мразь земная, сидишь, книжку читаешь и молчишь. А я тут скачу по комнате, всю голову изломал идеями. Ну, чего вылупился? Небось какую-нибудь гадость про меня думаешь? Я тебя, паскуду, знаю. Говори, думаешь обо мне гадости?
– Нет, – сказал Лобов и опять хотел было открыть книгу, но Хитров резко саданул ногой об пол.
– Ты не смей так обо мне думать, червь! – закричал Хитров. – Я не подзаборник! Я тебя, суку, в бараний рог скручу! Вот, гляди, мерзкий карлик!
Хитров сунул в рот мизинец, откусил кусочек и выплюнул себе под ноги.
– Видал, гнида?! – прохрипел он, оборачивая кровоточащую руку носовым платком.
– Видал, – спокойно сказал Лобов.
– Что ты видал? – зарычал Хитров.
– Все, – сказал Лобов.
– Все-все?! – удивился Хитров.
– Все-все, – подтвердил Лобов.
– Ты – пиздюк! – завопил Хитров, стуча ногами по полу. – Не смей мне врать! Я ж тебя проглочу, высру и не замечу!
Лобов закивал, будто соглашаясь со всем, что говорил Хитров. А Хитров поднял откушенный кусочек мизинца, сдул с него пыль, положил в рот и принялся жевать. Он морщился, кашлял, но не останавливался. Лобов бесстрастно наблюдал за этим занятием. Наконец багровый от безостановочной работы челюстями Хитров сглотнул.
– Ну, а теперь что скажешь? – рыкнул он, сплевывая застрявший в зубах ноготь.
Лобов смотрел на Хитрова, ничего не говоря.
– Ты – педераст! – завизжал Хитров, размахивая руками как безумный. – Я тебя прибью!
Он схватил стоящую рядом табуретку и отшвырнул в сторону. Табуретка с жутким грохотом ударилась о стену и развалилась на части. Лобов молча поглядел на обломки и снова повернулся к Хитрову, ожидая того что будет дальше. Хитров, весь темно-сизый от ярости, принялся стягивать пиджак.