Вечное
Шрифт:
Дара поманила меня рукой. Я обошла столик с креслами и Копатьевский диван, сбросила форменную куртку, избавилась от ботинок, и теперь мы плющили животы рядышком. Дара хихикнула, обнаружив у меня на ногах носки разного цвета (ну, торопилась!), и как цыканская предсказательница рунные карты-отар, разложила веером с десяток снимков Марека. Еще несколько были предложены к рассмотрению на планшете, и один – на мониторе магфона. Роднило картинки не то, что на всех был магистр-тьма-Холин, а выражение тьма-Холинской физиономии. Незнакомым был только тот, что на экране магфона.
– Это что за ярмарка тщеславия? Школьное задание?
Дочь
На него невозможно было смотреть без изумления. Марек, еще молодой и не испорченный работой в Восточном и знакомством со мной, явно позировал художнику. На Холине был черный, стилизованный под старину костюм, черная рубашка с черными кружевами и черный шейный платок. В левой руке молодое, видимо, только-только покинувшее стены Академии светило темной магии держало череп, правой изображало темный пульсар на минималках. Волосы художественно развевались, глаза с уверенностью смотрели в будущее… На заднем фоне были какие-то абстрактные покои и канделябры со свечами на полу.
– Этот, – уверенно сказала я, и мы с Дарой синхронно всхрюкнули. – Это будет сюрприз?
Дочь кивнула, упала носом в подушку и похрюкала еще и туда.
– Откуда? – спросила я, утирая слезы, можно сказать, умиления и заначивая копию и в свой магфон тоже.
– Нашла за шкафом в старой комнате папы в Холин-мар. Когда и бусы.
Почему не показала раньше можно было не спрашивать. Вещи вокруг Дары Элены появлялись и исчезали именно тогда, когда нужно, и в том порядке, как полагается. Потому что.
Не быть мне настоящей матерью. Настоящая мать была бы куда более прозорлива и быстрее бы сообразила, что это означает. Ведь так просто сложить предка прорицателя, собственные мытарства с видениями и странноватое поведение дочери.
А еще мне кажется, что самым первым догадался Рикорд, потому они, как птички-неразлучники, вечно вдвоем. Лайм оберегает сестру с исключительно Холинской настырностью – проще принять, чем избавиться. И за мной пытается. Кота этого фальшивого науськал. Теперь каждое утро начинается с волосатой черной морды и слюней. А раньше начиналось… да почти с того же. Ничего, вот покажу всем, кто тут самый магистерский магистр, тогда может и снизойду. Только чтоб никакого склея поблизости и столов. Милое романтичное место, темное и безлюдное…
Лапа лапнула за карман на штанах. Отодрала когти и лапнула снова, выцарапывая засунутый туда приказ о недельном отпуске.
– Копать! – взвыла я в ответ на вонзившиеся в филей когти.
На вопль из кухни высунулся Лайм с бутербродом. Одна половина была за щекой, вторая в руке. Надо хоть суп какой сварить или заказать, мать я или… Ага!
– Ну-ка иди сюда, сильный и независимый.
Сын бодро прожевал откушенное, заглотил оставшееся и покаянно приблизился. Подумал. Снял ботинки. Оказалось, что он тоже утром спешил. Если Копать добирался до ящика с носками, искать пару было долго, а утро не резиновое. Лацм уселся. Вздохнул. Поерзал, притираясь к моему боку поближе. С другой стороны грела Дара.
– Давайте, господа заговорщики, кайтесь, пока я добрая и готова принять огрехи оптом. Ну? Не раздумывая. Первое, что в голову
– Чемодана с пастью в садовом сарайчике больше нет.
– Слабовато, но для начала сойдет. Сам уморил?
– Поменялся. С мальчишкой из школы. Он мелкашей задирал, я в него стазисом кинул. Мне папа про границы дозволенного уже доходчиво объяснил. Поэтому я к Зику пошел и предложил попробовать дружить. Вот поменялись.
– На Звонца зачем шастали? Только не ври, что к отцу.
– Надо было, – серьезно ответил сын и подбородок вздернул.
Я скорее почувствовала, чем увидела, что Дара сняла наушники с головы, повернулась к ней.
– Надо было, – сказала она, – чтобы дом проснулся, чтобы Копать пришел, чтобы ана Феррат приехал, чтобы у хладена Эверна был ученик, и чтобы у всех было, что дарить.
– Что дарить?
– Разное, – ответила Дара, положила свою худенькую руку рядом с моей, обвила мизинцем мой. На наших запястьях золотом проступили завитки браслета. Но мой так и остался тонким ажурным ободком, а ее пустил усики ростков выше, под манжет рукава, опутывая руку… руки, как диковинная лоза с листьями и маленькими, только-только появившимися бутонами. Так я видела. Так она мне хотела показать.
– Это чудесный подарок, звездочка, – сказала я, невольно назвав ее так же, как звал Альвине. Дара потерлась носом о мое плечо и снова надела наушники.
Лайм посопел, шикнул на лезущего под руки Копатя, подтащил подушку и улегся. Кот тут же принялся ужом ввинчиваться между нами. Не пролез. Взобрался Лайму на спину и упал, раздраженно похлопывая меня хвостом по карману.
Все было хорошо, почти как раньше, только… только главного не хватало. И его лицо, глядящее с разбросанных среди подушек снимков, его самого заменить не могло.
19
Неделя куда-то девалась. Словно в бездну канула. Я написала заявление в школу и устроила детям тьмы внеплановые каникулы.
Мы занимались ерундой: играли в магический бой по визору, мухлюя напропалую, строили многоярусные шалаши из мебели, подушек и пледов. Смеялись, когда Копатя придавило подушками, и он там выл на одной ноте, как сирена аварийного оповещения, пока накосячивший с закрепляющим проклятием Лайм не отрыл его на свет. Кошак, я про себя решила считать морфа котом, мог и сам прекрасно выбраться, но тоже, наверное, решил вести себя как нормальный кот. Продолжил так себя вести. Может, для моего спокойствия и, скорее всего, временно.
Играли в леденцовые сферы. Лайм придумал. Доска была настоящая, а вместо фишек – конфеты. Те, что сваливались за край доски, нужно было ловить ртом. В итоге. Копать и Дара маялись животами от обжорства. Обоих поила желудочной настойкой. Дара от нее икала и ради хохмы пускала носом радужные пузырьки. Ей хорошо удавались заклинания, связанные с мороками и разного рода иллюзиями.
Всю эту неделю, она не надевала свои наушники. Даже когда возилась с бусинами на ковре в кабинете рядом с камином, пока я готовила доклад для выступления. Дочь рассыпала бузины-сферы с нитки и раскладывала их в разном, одной ей понятном порядке. Иногда улыбалась, иногда хмурилась. Длинные затейливые тени, будто отброшенные пламенем, мерцали вокруг нее. Отражения. Как этот кабинет отражение другого, в доме в Леве-мар. Как дом, выросший из зерна алтарного камня – отражение семейного гнезда Ливиу.