Вечность во временное пользование
Шрифт:
Да, тридцать тысяч они потеряли, но зато сохранили ресурс в виде самих себя, а деньги – голуби: как улетели, так и прилетят.
Повалявшись и отдышавшись, они поднялись. Дискуссия: сможет ли Уна поднять машину по склону вверх, долго не продлилась, – выяснилось, что мотор сдох.
– Сорри, вверх придётся на своих двоих, – Уна пожала ручку машине.
– Хочу от жизни только душ – воняю, как козёл, – пожаловалась Ро.
– Не ной, только бы дойти уже наверх, – подбодрила её Фло.
Через тридцать пять минут, едва живые, мокрые, через силу дышащие, они выбрались из марианской впадины
Но вместо официанта, загородив солнце, перед ними встала мадмуазель Бланш:
– Ну что? Рады, не передать словами как?
Уна вскочила, но ручка с многочасовым маникюром повелительно упёрлась в воздух прямо перед ней:
– Спокойно, не нервничаем.
– Как вы нас нашли? – спросила Ро.
– А что тут сложного-то? – ухмыльнулась мадмуазель Бланш. – Сверху посмотрела: поковыляли голубушки. Так за вами и пришла. Просто поверху.
– Одна? – Фло смотрела из-под ладони, козырьком приложенной к глазам. – Зачем?
Та закурила и наклонилась прямо к её лицу:
– Знаешь, сколько я ждала, чтобы сдать N. за самую низкую цену из возможных?
Уна и Ро подняли брови. Мадмуазель Бланш распрямила осиный стан и одним движением задрала кремовый верх офисного костюма: к беленькому животику, засунутая за пояс узкой бежевой юбки, подпирая снизу не нуждающийся в этом бюст в кружевах, торчала чёрная папка! И файлы в ней действительно были разноцветными!
– Просто Лара Крофт – расхитительница грибниц, – одобрила Уна.
– Так, оплатите мне мой кофе! Какой тут самый дешёвый? Маленький эспрессо мне! Быстро!
Рошель и Флоранс переглянулись: эти двое давно разговаривали без слов.
– Ты вообще кто? – спросили они секретаршу.
– Я – Одиль, – сказала четвёртая в – отныне – четвёрке.
В автобусе: две, явно с полотен Гойи сползшие, герцогини Альбы – странные, птицеобразные, сухие, крошечные, с огненными чёрными глазами, визуально очень привлекательные, одной 70, второй 90 лет, похожие между собою безумно мать и дочь. Дочь ненавязчиво ухаживает за готовой рассыпаться в прах матерью.
Она – дочь – умноглазая, потерявшая волосы, будь она монахом, чётко по линии тонзуры, оставшиеся выкрашены в чёрный цвет и собраны в низкий пучок. Сидят дамы напротив друг друга, одеты не в герцогские кринолины, но в герцогские цвета: насыщенные приглушённые болотный, лиловый, глубокий чёрный, вдруг – золотистый плащ и алый шарф, которым дочь укрывает озябшую мать.
Выходят: автобус долго ждёт – крошечная ножка в дорогой туфельке никак не коснётся тротуара, дочь удерживает хрупкий локоть уже оттуда, снизу. Наблюдая это невозмутимое спокойное терпение и заботу, я вдруг думаю вот о чём: а был бы это один человек! Просто женщина из своих 70 могла бы подать руку помощи себе 90-летней…
И волнующие возможности застят мне взор: вот, например, я 30-летняя и во всех смыслах процветающая, наклоняюсь над безутешными слезами себя-подростка или утишаю страх перед наказанием себя-семилетней,
Или я-сегодняшняя укрываю себя 20-летнюю, в хлам пьяную, с чёрными потёками под глазами, и говорю, подтыкая одеяло: спи! – через несколько лет ты будешь с ужасом отнекиваться, что в твоей жизни промелькнул этот мудофлейтор.
Или я через 10 лет говорю себе-сегодняшней: не бойся! всё персонально страшное, положенное по жизненному сюжету, уже вроде осуществилось в твоей жизни – можно пока просто порадоваться немного… Не лишай себя радости, не тоскуй впрок.
Или ко мне в купе в поезд Москва – Париж вхожу десятилетняя книжная, толстая и одинокая я и, страстно обнимая таксу, трогая короткие лапы и длинные уши, с восторгом и неясным упрёком говорю себе-будущей:
– Видишь? Что-то сбывается всё же – у тебя и собака есть! И поезд не только к бабушкам. И ты красивая. И не умерла прямо в детстве… И ты не одинока – у тебя доченька есть даже.
И я бы тогда могла обнять себя ту, откинуть вечную в руках книжку и себе той сказать:
– Да! Да. Что-то всё же сбывается. Муки не прекращаются совсем, но сменяют одна другую, и радости так же. Скучно не будет… Хватит тебе читать – беги играть. Учись играть с другими детьми. И не трать время на злых подруг – и можно быть глупой!..
Господи, да если бы каждый человек мог прийти себе на помощь из своего будущего уже опыта! Как бы утешительно он мог бы по-настоящему помочь: никто не знает нас так хорошо, как знаем себя мы сами. Ведь иногда, чтобы утешить, некоторым достаточно лишь понимающе ухмыльнуться.
Глава 7
Всообщениях от Ловца Дада обнаружил оценку за выполненное задание: «лайк». Эта немногословность настолько возмутила его, что он, схватив ноут, завалился в постель почти на сутки, пытаясь нагуглить следы своего уничтожающего переписку собеседника. Набрав просто ник, он получил 66 600 000 ссылок. Было понятно, что надо как-то отфильтровать поиск.
Дада вбил в строку: Ловец хочу умереть, на мониторе появился старый список с синими буквами – следом его первого клика, вызвавшего все последующие события. Он убрал «умереть» и вбил: убивать.
На запрос «Ловец хочу убивать» выпало 345 тысяч ссылок и первые страницы были посвящены «Ловцу во ржи». Дада прошёл по одной из них на текст романа, выложенный онлайн, и завис до вечера: прежде он не читал эту книгу. Которая оказалась превосходной! – так мама говорила только о вине: превосходное, слово было вообще не из его лексикона, но об этой книге, если бы его спросил кто-то, он мог отозваться только так.
Дада вспомнил шутку Ловца в их первый диалог: «Почему Ловец?» – «Потому что ловлю неразумных детишек», – тогда непонятно пошутил тот. Сейчас Дада призадумался, откинувшись на спину и глядя в темнеющее за окном небо. В доме напротив кто-то разжёг камин, и над крышей рассеивалась струйка белого дыма.