Вечный юноша
Шрифт:
Позволь мне оглянуться назад и, может быть, внести еще один немаловажный фактор, сыгравший немаловажную роль в наших отношениях, в нашей судьбе.
Ты помнишь день, когда нас жизнь связала? Вот четверть века протекло с тех пор…Теперь уже перевалило за 30 лет. И почти с тех же пор в твоем отношении ко мне, в твоей любви, присутствовали два чувства. Я помню эту фразу, сказанную тобой, тоже четверть века тому назад. «И все-таки никогда я
Вероятно, в «Певчем часе» В.(Виктор Мамченко — Н.Ч.) это стихотворение посвящено нам с тобой.
Ледяная и живет Та судьба кострами. Не иди, когда зовет Легкими перстни.Я должен признать, что этот образ Виктором найден очень удачно. Много было в моей жизни этих костров. Но вот что следует заметить — я не разводил эти костры, я не лгал, я сам горел этим огнем, испепеляясь на жизненном ветру, этот огонь захлестывал меня.
И так — чтобы всего себя отдать (Иначе мелко все и все ничтожно), И так, чтоб мучиться и так чтоб ждать… Нет, для меня иначе невозможно.Горе, конечно, в том, что пламя палило и другие души. Но костры, как и полагается кострам, сгорали и рассеивались пеплом. И когда я оборачиваюсь на мою судьбу, то ясно вижу, что через всю мою жизнь и по пятнам этого пепла проходят две женщины, не опаленные и всегда живые, — Ирина и ты. И как-то только с тобой и Ириной и связывается и вспоминается эта жизнь. Только два ваших образа оказываются слитыми понятиями жена-любовница — друг, то есть, самый близкий, самый любимый и необходимый человек на свете.
Ты была всему очевидица, и я знаю, как больно обжигало тебя это пламя. И по отношению к тебе, а в свое время и к Ирине, это предательство.
Но вот теперь, Лена, можно объективно сказать, что: ни у меня, ни у тебя на свете нет более близкого человека, чем каждый из нас по отношению друг к другу. И теперь, когда мы оба стоим
У края надвигающейся ночи,
Все временное и случайное развеяно ветром времени, а осталась та подлинная, настоящая близость, которая как бы скована цементом очень долгих лет.
И вот я думаю, что самым роковым в наших отношениях оказалось это недоверие, ибо именно оно помешало тебе в свое время разрубить этот гордиев узел, оставить В. и связать свою судьбу с моей.
«Сейчас прошли два года, первые трудности уже прошли, сейчас твоя жизнь должна была бы наладиться». Да, она более или менее и наладилась. Прежде всего, потому, что на родине встретили меня тепло и благожелательно, потому что мне удалось устроиться так, что я могу всей душой отдаться любимой работе, и, наконец, я привык к новым условиям жизни и не чувствую себя чужим. На все это у меня хватило сил. Но когда ты мне о новом личном счастье у границы моих 60-ти лет, ты понимаешь, родная, что это не то же самое, что освоиться в новых условиях жизни.
Сейчас как-то трудно мне думать о будущем, как-то очень настойчивы стали одинокие ночные мысли о «склоне лет», все неувереннее думается о завтрашнем дне, т. к. все себя дает чувствовать и сердце, и кровеносные сосуды, и еще черт его знает что, увы, от нашего «духа» вещи вполне независимые и самостоятельные, но от которых мы всецело зависим. Усталость, одышка и прочая гадость — словом, все прелести старости. Каждый из нас может прожить еще и 10–15 лет, но и может скопытиться каждый день…
ТЕТРАДЬ XVII, 1965 год, сентябрь, октябрь-январь 1966 год
1.
Грибоедов. Сочинения. Госуд. Изд. Худ. лит. Москва-Ленинград. («Путевые письма к С.Н. Бегичеву), 1959 г., стр. 398–399.
«…На середине перехода дорога вилась вокруг горы и привела нас к реке Храме. Мы ехали по ее течению, а на склоне гора подалась влево и очистила нам вид на мост великолепный!
В диких, снегом занесенных, степях вдруг наехали на такое прекрасное произведение архитектуры, ей-богу. Утешно! И удивляет! Я долго им любовался, обозревал со всех сторон; он из кирпича; как искусно сведен и огромен……………………………………..
……………………………………………………………….В нескольких саженях от этого
моста заложен был другой; начатки из плиты много обещали; не знаю — почему так близко к этому, почему не кончен, почему так роскошно пеклись о переправе через незначительную речку, между тем на Куре, древней Цирусе Страбона, нет ничего подобного этому. Как бы то ни было, Сенаккюрпи, или, как русские его называют, «Красивый мост», свидетельствует в пользу лучшего времени если не для просвещения, потому что Бетанкур мог быть выписной, то по крайней мере царствования какого-нибудь из здешних царей или одного из Софиев, любителя изящного.
Софии — точнее Сефевиды — династия шахов Персии (1502–1736), основанная потомком шиитских имамов Измаилом I Сефевием (1499–1525).
По рассказу дяди, младшего брата отца, Аббас-кули-бека Софиева, полковника — военного юриста, «Красивый мост» построен одним из беков Софиевых — любителем архитектуры, нашим предком (будто бы?). Это мой вопрос.
Беки Софиевы или Сафиевы? Отец писал и так, и так, но обычно писал Сафиев.
Ираклий Андроников
«Лермонтов в Грузии в 1837 году».
Изд. Союза писателей Грузии.
«Заря Востока»
Тбилиси, 1958 г.
Неверная гипотеза, стр. 146.
«Хотя Ениколоков не указал ни года, ни номера газеты, откуда добывал сообщения или факты, тем не менее нам удалось выяснить, что автором сказок, о которых он говорит, был Мирза Мамед-Али Сафиев, фельетонист газеты «Закавказский вестник». Причем сказки его печатались совсем не «в ту пору», когда Лермонтов находился в Тифлисе, и даже не в 1830-х годах, а гораздо позже — в 1853–1855 годах.