Вечный Жид
Шрифт:
Послышался глухой плеск, который уже слышал недавно Станислав Гагарин.
Жидкость безо всяких брызг мгновенно раздалась и приняла в себя тело молодого непальца.
Просветленный исчез.
Леденящий ужас пронзил Станислава Гагарина.
Не успевший испугаться Дима Королев бессмысленно таращился, переводя взгляд с того места, где над телом принца сомкнулась загадочная жидкость, на посуровевшие лица Магомета и товарища Сталина, побледневшего в скорби Иисуса и незвучно шевелящего губами почтенного учителя Куна.
«Существуем
Блаженный Августин говорил, что когда мы спасены, нет необходимости размышлять о добре и зле. Мы обязаны творить благо, не задумываясь над этим».
Уходящая вдаль цепочка фонарей принялась вдруг разгораться, и в глубине туннеля возникла белая человеческая фигура.
Пророки, сочинитель и литературный критик схватились за оружие, но вождь остановил их.
— Вечный Жид, — сказал товарищ Сталин.
Одетый в белое Агасфер приближался молча к стоящим на ступенях товарищам.
Фарст Кибел шел неторопливо, твердо ступая по заполняющей подземный коридор с р е д е и, не проваливаясь, передвигался по зловещей, теперь сияющей в свете фонарей жидкости я к о п о с у х у.
Не произнеся ни слова, дошел Зодчий Мира до ступеней, одолел одну, затем вторую, третью…
— Я опоздал, — тихо произнес Вечный Жид. — Простимся…
Он повернулся туда, откуда пришел, и склонил голову.
Затем резко поднял руки, и жидкость мгновенно исчезла, обнаружив пустой пол, устланный новоострожской лазурного цвета плиткой.
— Идемте, — сказал Агасфер, поворачиваясь к соратникам и ступая на следующую ступеньку. — Информация была ложной. Нам больше нечего делать в подземелье.
Когда миновали деревянно-железную дверь с расстрелянным замком, Станислав Гагарин склонился к уху Иосифа Виссарионовича.
— Что это было? — шепнул писатель.
— Серная кислота, — ответил вождь.
VI
Первый захандрил.
Специалистам, готовящим будущих убийц-террористов, приходится нелегко, когда они — и довольно часто — сталкиваются с подобным явлением.
В психологии его называют синдромом о ж и д а н и я.
Он срабатывает и опасно делает успех будущей операции проблематичным в тот момент, когда подготовка к террористическому акту завершена, стрелки, так сказать, расставлены, оружие изготовлено, и дело осталось за наступлением часа и к с.
Тогда и возникает проклятый синдром, который ни в какую задницу, увы, не засунешь, на непредвиденные обстоятельства не спишешь. Фактор сей никому, даже богам одолеть не удавалось, ибо с Временем не поспоришь и победить его не дано никому. За Временем можно
Ждать и догонять — хреново, и трудно сказать, какое из них — первое или второе — состояние хреновее… В погоне содержится действие, и активное при том. А вот ждать… Тут беспомощность твоя перед ликом Времени и проявляется, дружище.
И нет Времени единого, целого, монолитного, что ли… Время разлито повсюду, образуя гигантский, непостижимый разумом калейдоскоп, непрестанно меняющихся и немыслимых узоров, сплетающихся и расплетающихся ходов и переходов, чудовищный лабиринт временных коридоров, параллельно текущих потоков, сливающихся порою в мощный и бурный вал, разбивающийся затем на мирно журчащие ручейки, собирающие из малых струек огромные величественные озера.
Узор Времени для человеческого разумения недоступен и потому таинственно опасен для рассудка. Нельзя безнаказанно всматриваться в лик Времени, не рискуя при этом превратиться в камень.
Время вовсе не течет, как наивно полагали древние, хотя и перемещает нас, грешных, в особом, подвластном только ему пространстве, в котором оно позволяет нам существовать в разных ипостасях.
В одном ряду блаженствуем вдвоем, в другом — бросаем злые камни, а в третьем — мглистый окоем грозит сгубить разгаданною тайной…
— Ну вот еще, — сердито заявил вслух Станислав Гагарин, бросая в е ч н о е китайское перо, подаренное ему во время оно забайкальским писателем-милитаристом Аркашей Белым, и выпрямляя затекшую спину, — этого мне еще не хватало… Стихами, понимаешь, вдруг заговорил!
За окном задувала февральская метель, шкрябал лопатой по снегу дворник, стрелки морских часов — сувенир от Игоря Чеснокова — над диваном домашнего кабинета подобрались к восьми.
Было субботнее утро 27 февраля 1993 года. По времени роман «Вечный Жид» был закончен, его сюжетная струя прервалась еще во вторник, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, или по-теперешнему — День защитников Отечества.
Станислав Гагарин в тот памятный день окончания операции «Most» и последнюю главу изладил, а вот события, которые предшествовали сему, записать не успел.
События случились чересчур бурные, и, принимая в них активное участие, писатель попросту не успел перенести произошедшее на бумагу.
В последнее время он читал перед сном «Письмена Бога» аргентинца Борхеса и с удивлением узнавал, что Хорхе Луиса волновали те же проблемы, что и русского писателя из Подмосковья.
Станислав Гагарин собирался сравнить Время с раскидистой кроной вселенского древа, где можно одному существу усесться подобно птицам сразу на разных ветках, не касающихся друг друга, и Хорхе Луис Борхес утверждал: канва времён, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются или, наоборот, век за веком так и не перекрещиваются, заключает в себе мыслимые и немыслимые возможности человека.