Вечный Жид
Шрифт:
— На Годо надейся, а сам, понимаешь, соображай, — ответил китайцу товарищ Сталин. — Только бы вонючие к о з л ы не помешали…
Он кивнул в сторону металлической двери, которую закрыли на клинкеты. Теперь снаружи открыть ее было невозможно, разве что расстрелять из пушки прямою наводкой.
— Почему из пушки? — разрушил Магомет мысленно высказанную писателем страусову надежду. — Такую дверь гранатомет ж е л е з н о одолеет.
— Типун, вам, понимаешь, на язык! — рассердился товарищ Сталин. — Хотя, конечно, против б а з у к и нам не сладить…
Писатель
«А на каком этаже находимся мы?» — подумал он, остывая и уже стыдясь проявленной им слабости.
Некоторое время они молчали. Станислав Гагарин подумал вдруг о стрелах-молниях из глаз вождя, как превращал в ничто он ими ломехузных монстров, описанных в романе «Вторжение», он предшествовал «Вечному Жиду», но практической, видимо, пользы на сей момент от сталинских молний извлечь было нельзя.
За металлической дверью послышались неясные голоса. И вновь дважды пнули в гулкое железо кованным спецназовским ботинком.
— Раскудахтались, — скривил лицо в усмешке молодой китаец. — Петухи! Лапши бы из вас наварить и скормить семиглавому дракону Хуй-Вэй-Бину.
Имя дракона, произнесенное Кун-фу, не шокировало Станислава Гагарина, который знал, что одиозное в русском языке слово х у й в китайском имеет семнадцать вполне безобидных значений, в том числе пожелание доброго здоровья и личного счастья.
«Значит, когда тебя посылают на х у й, переводи слово с китайского и благодари пославшего, — в который раз усмехнулся сочинитель. — Тоже по-китайски».
Он вспомнил одну из невинных фраз, записанных ему в блокнот Мишаней Демиденко, китаистом:
— Ни вэй шэма на хуй села! Зачем ты мне ответил на письмо…
Тем временем, за дверью возник и продолжился ровный шипящий звук, будто и в самом деле в брошенную станцию метро затащили дракона из Поднебесной.
«Когда примусь за третий роман, — подумал Станислав Гагарин, — о Гражданской войне в России и Вселенской бойне, то буду спрашивать совета у Кун-фу. Ведь философ окончил дни, когда приблизилась эпоха Чжаньго — Эпоха сражающихся царств».
Дальше хотелось домыслить: если выберемся из нынешней заварушки. Но сочинитель не хотел продолжать внутренний монолог в фатальном ключе и вспомнил, как однажды в разговоре наедине почтенный учитель Кун сказал писателю:
— Из того, что я знаю о вас, — вы мой последователь, Папа Стив.
«Он прав, — подумал тогда Станислав Гагарин. — Я ведь тоже мечтал превратить собственную фирму в большую и дружную семью. И мечтаю об этом до сей поры, хотя предавали меня поганые ч л е н ы неоднократно…»
Разумеется, Конфуций был наивным — как и Станислав Гагарин? — утопистом. Пытаться в Шестом веке до Рождения Христова заменить систему тогдашних к и т а й с к и х наказаний методом убеждения — это, знаете ли, надо уметь!
Положив в основу собственного Учения понятие ж э н ь — человеколюбие, Конфуций в книге «Лунь-Юй» — «Суждения и беседы» — более сотни раз прибегает
— Так это же категорический императив Канта! — воскликнул Станислав Гагарин, впервые прочитав «Суждения и беседы».
Так оно и было. И чем больше знакомился писатель с воззрениями новых друзей, тем очевиднее становилось, что императив д о б р а заложен изначально в каждую из религий.
«А коли так, — неоднократно думал Станислав Гагарин, — то нет и не может быть серьезных разногласий между христианином и буддистом, мусульманином и приверженцем Заратустры, протестантом и конфуцианцем. К чему тогда споры, переходящие в кровавые разборки, если в основе каждого учения заложена проповедь д о б р а?!»
Шипение за дверью усилилось, и сквозь металл прорвался вдруг хищный голубой язык.
— Вот и жало вашего х у ё в о г о дракона, Кун-фу, — сказал Станислав Гагарин. — Они режут дверь автогеном!
ВЕРНЫЙ ЖИД, ИЛИ ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛАЗАРЯ
Звено десятое
I
Тринадцатого февраля, в субботу, приехал Полянский.
Три недели д о с т а в а л он Станислава Гагарина по телефону. Анатолий Филиппович вознамерился написать приключенческий боевик «Двойной шантаж», поставив в основу сюжета бандитский захват Федотовой и ее головорезами Российского творческого объединения «Отечество».
— Слава, послушай, — говорил писателю его коллега и даже бывший советник, осуществлявший связь с министерством обороны, когда им руководили Язов и Ачалов, и, в частности, познакомивший издателя с десантными генералами Лебедем и Грачевым, — я обязан узнать историю федотовского п у т ч а из первых уст, от тебя, то есть. Приезжай ко мне на Флотскую, я заварю чаю покрепче, включу магнитофон и стану тебя писать…
Но с визитом на улицу Флотскую не получалось. Держали приключения в преисподней, нервная, как на фронте, работа в Одинцове, приковывал к стулу «Вечный Жид», куда писатель, лихорадочно торопясь — а вдруг убьют в таинственном туннеле? — заносил впечатления от общения с пророками, вождем и Зодчим Мира.
Наконец, Станислав Гагарин сказал Полянскому телефон, но тот все ныл по поводу загоревшегося желания написать о приключениях Папы Стива роман, и отсутствия, увы, стержневого материала.
— Вот что, Толя… Приезжай-ка лучше ты ко мне. Подышишь лесным воздухом, а магнитофон и у меня найдется.
Поскольку Полянский никогда у Станислава Гагарина не был, последний встречал его на перроне в Перхушкове.
Едва они поздоровались, Анатолий Филиппович спросил:
— Напомни мне любимое твое слово… Как ты их, мудаков, называешь? Ах да! Ломехузы… Вот-вот! Вчера я был у Борового. Вот он и есть, оказывается, подлинный, без подделки, настоящий л о м е х у з а!