Вечный Жид
Шрифт:
А дело было так. На некоем конгрессе познакомился Полянский с Константином Натановичем Боровым, крупным ж у к о м из биржевых свеженапеченных д е р ь м о к р а т и е й экономических бандитов, недавно пересевшим в седло новой кобылы по кличке Политика.
Натаныч Боровой во всю распинался с трибуны за русское национальное искусство, ратовал за подъем настоящей культуры, сидел потом рядом с письменником, ласково звал к себе, обещал любую поддержку.
Толя-наивняга, водивший Папу Стива во время оно к краснобаю Руцкому — получили тогда сочинители от фуя
Была, была у Филиппыча тайная мысль облагодетельствовать Папу Стива, пробудить у хищника Борового меценатское чувство.
Как знать, авось, и подкинет Станиславу Гагарину пару-тройку миллионных десятков, купит председателю бумаги на «Ратные приключения», ведь в одном из томов, уничтоженных Федотовой, застрял и Полянского «Взрыв», отличная повесть из афганской войны.
— И ты знаешь, что сказал мне Натаныч Боровой? — говорил Полянский, когда шли они на Власиху зимней лесной тропинкой. — Понятий спонсорства, меценатства, благотворения в бизнесе нет… Это понятие с о в к о в о е, его русские ленивые дебилы сочинили!
— Так и сказал?
— Форменным образом! Но если вашему Станиславу Гагарину нужен богатый х о з я и н, такого хозяина мы ему найдем. А Станислав Гагарин будет у него менеджером, управляющим, значит.
— И заставят меня печатать Кристи и Чейза, Тарзана и Анжелику, «Сексуальные анекдоты», «Пособие для педерастов», а также «Луку Мудищева», как шедевр русской классики, — спокойно проговорил Станислав Гагарин, на иное отношение а к у л ы Борового к р у с с к о й литературе председатель и не рассчитывал, он хорошо знал, кто такой Константин Натаныч. — Спрос, мол, и рынок определяют тематику изданий. И тебе, Толяша, в таком издательстве печататься н е п р о х а н ж е. Не нужен ты н а т а н ы ч а м, милок.
— Я ему толкую: а как же Станиславу Гагарину дело развернуть? Пусть в банк идет, ссуду получает, маркетингом, то бишь спекуляцией займется… А ваши громкие слова на конгрессе, призывы помогать культуре? Это, мол, только политика, дорогой Анатолий Филиппович, отвечает сей л о м е х у з а. Мало чего с высокой трибуны не скажешь… Ложь в политике — первейший прием, дорогой мистер Полянский. Плюнул я на Борового, мысленно, конечно, и ушел.
— Теперь напиши горький мемуар на манер Пешкова: «Мое интервью с миллионером», — подначил товарища Станислав Гагарин.
— Сволочи они, нувориши, хапуги и подонки, — ругался в лесном воздухе Полянский. — Выходит, что я именно их, гадов, в Белом Доме защищал?
За обедом, когда большая часть гагаринской исповеди легла уже на ленту, Полянский с горькой бравадой, где значительную часть составляла обида, сказал:
— Шикарную мне днями к с и в у передали. Диплом защитника Белого Дома. Отличие теперь имею и привилегию. Когда всех д е р ь м о к р а т о в как предателей России прижмут к ногтю, меня на фонаре повесят первым.
II
Автогеном резали в двери круглое окошко.
«Затем швырнут гранату, другую, — обреченно подумал Станислав
Прочитавшие его мысль пророки опасливо переглянулись и сместились к двери в чуланчик, в котором при желании могли бы втиснуться оба, да и для товарища Сталина с писателем нашлось бы местечко.
«Пули дверь не берут, — продолжал лихорадочно соображать писатель. — Но едва появится автогенная щель, можно звездануть через нее по тем фраерам, что добираются к нам столь изощренной методой. Из к а л а ш н и к а и врезать!»
Соглашаясь с ним, Магомет и Конфуций приподняли стволы автоматов.
«И снова зло! — горестно констатировал Станислав Гагарин. — Снова смерть, желание настичь и обязательно уничтожить себе подобных… Знают ли они, кто рвется к нам, загнанным в западню, с автогеном — у них, поди, и похлеще имеется что — об истинной миссии тех, кого гонят сквозь подземелье? Ведь мы находимся здесь, чтобы сорвать покушение на якобы любимого ими, якобы в с е н а р о д н о назначенного россиянами президента… Разумеется, не знают, кто мы на деле, нет. Для тех парней, что за дверью, мы исчадия ада, кровавые террористы, фанатики и мафиози. Но почему безмолвствует вождь? Надо ведь действовать как-то…»
— Товарищ Сталин не торопится, понимаешь, — ухмыльнулся в усы Иосиф Виссарионович и озорно подмигнул сочинителю. — Товарищ Сталин наблюдает… События только развиваются, понимаешь! Вы разве ничего не слышите, дорогой партайгеноссе?
Писатель напряг слух. Поначалу ничего, кроме свистящего шипа пламени, вырывающегося из автогенного резака, Папа Стив не расслышал. Затем пришел посторонний шум. Поначалу звук был неясен, но вскоре Станислав Гагарин явственно различил: по лифтовой шахте движется кабина.
Положив для себя необходимость исследовать в романе «Вечный Жид» всесторонне категорию зла, Станислав Гагарин просмотрел немало авторов Древнего, Среднего и Нового времени, от Геродота и Тацита до Эриха Фромма и Иоанна Ладожского, хотя последнему л о м е х у з ы, окружившие патриарха, запретили печататься в церковных изданиях.
Помнится, сочинителя потряс еретически прямой вопрос Блаженного Августина, с которого начиналась его знаменитая «De Libero Arbitrio» — О свободе воли — ее так любил цитировать покойный отец Мартин, с ним Папа Стив не раз обсуждал противоречивую сущность упомянутой категории.
Святой Августин вопрошает:
— Скажи, пожалуйста, не Бог ли источник зла?
Чуть ниже философ вякнет, что его беспокоит страшное подозрение: если грехи исходят из тех душ, которые созданы Богом, а души эти от Бога, то где же, как не в Боге, находится опосредованный источник зла…
И столь крамольная мысль закрадывалась в сознание не только Блаженного, увы, Августина. Вот и Мартин Лютер с красноречивым жаром доказывал Папе Стиву, что ничего мы не совершаем по человеческой воле, но токмо в зависимости от предвидения и от того, как полагает Он, по непогрешимой и неизменной собственной воле…