Вечный зов. Том II
Шрифт:
— Ну, а тот, Иван… виделись вы с ним потом когда-нибудь? — сам собой вырвался у Наташи вопрос. И на этот раз она не испытывала сожаления, что спросила: каким-то чутьём чуяла, что теперь этот вопрос не обидит, не оскорбит старушку.
Акулина Тарасовна медленно повернула к Наташе голову.
— А как же? Видела. — Помолчала и ещё раз сказала: — Видела.
— Кто он, если не секрет? Где живёт?
Старая женщина на это улыбнулась улыбкой лёгкой, светлой и благодарной. Но отвечать не стала.
Ночь
Проходя мимо дома Маньки Огородниковой, которая сидела сейчас где-то в тюрьме за укрывательство ворованных Макаром Кафтановым товаров, Наташа с жалостью вспомнила эту круглолицую, полноватую, с большими и тяжёлыми грудями молодую женщину, которая спасла ей жизнь. Говорят, она сама пришла в суд, когда судили Кафтанова, Зубова и Гвоздёва, всё сама рассказала. И ещё кто-то слышал будто, как этот Пётр Зубов, когда Огородникова села рядом с ними на скамью подсудимых, прошипел сквозь зубы: «На коленки добровольно встала? Ну и подыхай… Выживешь в тюрьме — Макар тебя после прирежет».
«Они прирежут! — со страхом и омерзением думала Наташа. — Зачем уж ей было говорить, что она прятала ворованное? Ладно бы уж, ведь не добровольно же, этот ужасный Макар её заставил спрятать, угрожал… Но и тут опять эти странные слова Зубова: „На коленки встала?“ Хотя что ж, у них, у бандитов, своя мораль, своё понятие всяких вещей…»
Огородниковой дали, кажется, два года, в дом её вселили какую-то многодетную семью с завода. Наташа часто видела во дворе орущих на разные голоса ребятишек, а сейчас возле дома, как и повсюду, было тихо, но дом, как другие, не казался мёртвым, потому что одно окошко чуть подсвечивало, и Наташа поняла, что мать этих ребятишек, уложив всю семью, ещё доделывает какие-то свои бесконечные дела, а может, ждёт с завода мужа — вот-вот должна была кончиться вторая смена.
Очутившись у почтового деревянного барьерчика, Наташа долго не могла сочинить телеграмму. Она написала шесть слов: «Москва,
— Что же ты? — буркнула усталая работница почты, чем-то похожая на Веру Инютину, такая же острозубая, с кудряшками. — Напряглась, будто родить собираешься. Давай скорей, а то мы закрываемся. Ведь полночь…
Наташа сердито глянула на женщину, постучала ручкой в стеклянную чернильницу-непроливашку, быстро написала первое, что пришло теперь на ум: «Папа, это я, Наташа, а если это ты, почему молчишь? Ведь наш парторг Савчук тебе говорил, что это я. Позвони, ради бога, к нам на завод или напиши по адресу…»
Наташа быстро вывела адрес и протянула бланк приёмщице телеграмм, та долго читала, шевеля губами, как безграмотная, потом подняла удивлённое лицо.
— Ты что, девка, это чепуховину такую? Это ж как понять?
— Ах, ну, как вам объяснить? Мой отец он… А может, это не он.
— Он, не он… Чего такое приключилось?
Сзади скрипнула дверь, кто-то вошёл, протянул через барьерчик руку и выдернул из руки приёмщицы бланк.
— Это что такое, гражданин?! — воскликнула приёмщица. — Дайте сюда телеграмму! Верни сейчас же! Хулиган! Чего позволяете?
— Я не хулиган, а Юрий Антонович Савельев. Здравствуй, Наташа. Минуточку… Тут всё правильно. Её отец был…
— Юрка! — воскликнула Наташа. — Не смей! Ничего он не был, понятно?
— Я и говорю, Наташа… — И опять к приёмщице: — Они были разлучены войной. Теперь вроде отец её отыскался, в Москве работает. Так ей сказали. И вот она… Эмоции, конечно, но всё понятно.
— Хулиган, право слово… — Приёмщица отобрала у Юрия телеграфный бланк, опять прочитала, шевеля губами. — Эмоции… Хоть эти «ради бога» вычеркните. Телеграмма всё же.
— Да вы сами, — попросила Наташа.
Потом они вдвоём с Юрием вышли из почты. Мимо толпами валил народ, стоял галдёж, вспыхивал временами смех. С завода шла закончившая работу смена. Голоса слышались и с соседних улиц, и вообще вся ночная Шантара, только что дремавшая, казалось, в непробудной тишине, ожила, повсюду в домах загорались огни.
— Я смотрю — ты на почту зашла, — проговорил Юрий. — Постоял, подождал. Что-то ты долго. Думаю, надо хоть поздороваться.
Наташа шла молча, сильно наклонив к земле голову, шагала быстро и всё прибавляла, прибавляла шаг. Юрий не отставал.
— Ну что тебе надо от меня?! — вдруг резко остановилась она. — Мне бегом бежать, чтоб ты отстал?
— Я б догнал, — проговорил Юрий, опуская виноватые, словно побитые, глаза.
— Я ж тебе всё давно сказала…
Юрий был в чистом рабочем комбинезоне, от него пахло металлом, станком.
За минувший год он нисколько не изменился, казался всё таким же долговязым, словно двадцатилетним парнем, смешливым и беспокойным, всё так же гулял у него, видимо, в голове «ванька-ветер», как выразилась однажды заведующая заводской столовой Руфина Ивановна. Только временами на него находило, когда он разговаривал с Наташей, непривычная серьёзность, и тогда он чувствовал себя неловко, то и дело переступал с ноги на ногу и будто не знал, что говорить.
Наташа боялась такого его состояния, догадывалась, что с ним, старалась наедине не встречаться.