Ведьма и парашютист
Шрифт:
– Может, все же поменять пеленку?
– тихо спросил Ури, опасаясь задеть гордость старика.
"я потерплю иди к ней" - засверкал на него здоровым глазом старик, но тут, к счастью, в дверях появился Клаус, весь какой-то взъерошенный:
– Ты нашел фрау Инге, Ури?
– Да. Она внизу, возится с геранями.
– Я пойду к ней, ладно? Мне очень надо с ней поговорить.
Отто предостерегающе стукнул лапой о стену, Ури покосился на него и покачал головой:
– Я боюсь, что сейчас это невозможно: она тем заперлась и никого к себе не пускает.
– Но мне очень, очень нужно!
– настойчиво повторил Клаус, взъерошиваясь еще больше.
– Обязательно сегодня?
– попытался урезонить его
– Завтра с утра поговоришь.
Клаус посмотрел на него так, будто в эту минуту решался вопрос его жизни.:
– Нет. Завтра будет поздно.
Тут Отто, уверенный в том, что в эту минуту решается вопрос жизни Инге, опять заколотил в стену, напоминая Ури о неотложном. Выхода не было, надо было выставить Клауса и бежать к Инге.
– Сегодня никак не выйдет, она тебя не впустит.
– твердо сказал Ури, жалея Клауса.
– Но завтра ты с ней все уладишь.
– Раз так, - огорчился Клаус, - я улажу все сам. Сегодня. А завтра у меня отгул - День Охотника, ты разве забыл?
Ури, действительно забыл и про День Охотника и про отгул, но зато он сообразил, как замкнуть Отто и Клауса друг на друга:
– Слушай, Клаус, может ты перед уходом поменяешь Отто пеленку?
– крикнул он, уже сбегая по лестнице вниз и сразбегу толкая плечом тяжелую железную дверь.
КЛАУС
Я терпеть не могу нервных, я с ними тоже становлюсь нервный. А когда я нервный, у меня все время во рту сохнет и ладони потеют.
Сегодня Ури позвал меня пойти с ним посмотреть на новый подвал, который они с Вильмой нашли под круглым залом, а сам был нервный. Он потащил меня вниз, где темно и воняет, и все время подгонял: "иди быстрей! иди быстрей!", а я быстро не могу, если у меня во рту сохнет. Я бы мог ему про это сказать, но он ничего не слушал, будто он был не со мной, а где-то в другом месте. Когда мы, наконец, вышли из подвала, я сильно проголодался и хотел итти домой ужинать, но он меня не отпускал - сел на камень в круглом зале и стал молчать. Целый час сидел и молчал. Я прямо чуть с ума не сошел и стал его просить, чтобы он отпустил меня домой, но он был как глухой, он даже не слышал, что я говорил. Тогда я, чтобы не молчать, решил рассказать ему страшный секрет, про который я должен был бы поклясться Карлу на крови, но не успел, потому что Карл тогда от нас сбежал и не вернулся. И пусть я даже не поклялся Карлу, секрет-то все равно был настоящий, потому что кроме Карла только я его знал, но Ури меня не слушал. Он вроде ждал, пока кто-то во дворе заведет чужую машину и уедет.
После этого мы поднялись наверх, прошли через рыцарский зал на кухню и сели ужинать. Хоть фрау Инге нажарила капусты и велела Ури меня покормить, и хоть капуста была вкусная, с салом и со шкварками, сидеть рядом с Ури было трудно, потому что фрау Инге куда-то делась, и он снова был нервный. Из-за этого все предметы на кухне стали противно звенеть - и чашки, и тарелки, и сковородки, а особенно ножи и вилки. Не знаю, слышал ли этот звон Ури, но он сам начал звенеть так громко, что у меня по всему телу пошла сыпь. Тогда я решил рассказать ему секрет про Отто и фрау Штрайх, чтобы заглушить все эти звоны.
Этот секрет так понравился Ури, что он даже засмеялся, но все равно не перестал звенеть. Он быстро кончил есть, выскочил из-за стола и помчался через двор искать фрау Инге, - при этом он звенел, как пожарная машина или скорая помощь. Когда он исчез за дверью Отто, я помыл посуду и пошел кормить свиней. Но хоть я плотно закрыл за собой дверь, я все равно слышал этот противный звон. Не знаю, может, это у меня в ушах звенело. Правда, как только мне навстречу выбежал Ганс и начал тереться об мои ноги, мне сразу стало лучше и звон стал тише. Я дал Гансу сахар, - у меня в кармане всегда есть для него
И хоть мне хотелось поскорей убраться из замка домой, мне пришлось вернуться, чтобы выпить воды - когда я нервный, у меня во рту сильно сохнет. У нас над раковиной висит доска, на ней фрау Инге пишет мелом разные вещи на завтра и на другие дни. Я вспомнил, что завтра у меня отгул, и глянул, что она там написала - интересно, от какой работы я открутился? На доске была только одна запись:
"День Охотника. Вымыть кабанчика Т15 и свинок Т6 и Т11 и запереть в загоне С - для отправки в станционный ресторан и на колбасную фабрику."
В ушах у меня вдруг перестало звенеть и в голове стало прозрачно-прозрачно, так что, если бы кто-нибудь заглянул мне в одно ухо, он увидел бы весь свинарник через второе. Я забыл, что пришел сюда напиться, я стоял, как вкопанный, перечитывал запись фрау Инге и никак не мог понять, что там написано. Я не знаю, сколько бы я так простоял, если бы на меня сзади не налетел мой друг Ганс, который очень обрадовался, что я не ушел.
Ганс, как обычно, начал тереться об мои ноги и просить сахар, а я наклонился его погладить и осторожно посмотрел на его номерок, так, чтобы он не заметил и не стал паниковать. Им всем, когда они родятся, вдевают в уши такие маленькие алюминиевые колечки с номерками, чтобы их различать. Я и раньше знал, что номер Ганса - 15, но мне вдруг показалось, что я мог ошибиться, я ведь часто путаюсь в цифрах. Но на этот раз я, как назло, не ошибся - на маленькой белой пластиночке, свисающей с уха Ганса, была нарисована колючая черная единица, а за ней пузатая черная пятерка. Я точно знал, что так пишут пятнадцать, и фрау Инге так же написала на доске, только доска была черная, а цифры белые, но все равно они обозначали, что завтра Ганса зарежут.
Я повторил вслух: "Завтра Ганса зарежут." и ничего не почувствовал, будто у меня внутри все замерзло. Мне показалось, что у меня кишки животе смерзлись, как свиные потроха у нас в морозилке, - фрау Инге дает их мне бесплатно в те дни, когда она возит мясо на колбасную фабрику. Я приношу их домой и мамка тут же прячет их в морозилку, приговаривая противным тонким голоском, как будто ей пять лет: "Спасибо, тетя Инге, за то, что вы сами ни за что бы жрать не стали!".
Сначала я боялся двинуться, чтобы смерзшиеся кишки у меня в животе не разбились, но потом подумал, что только я могу спасти Ганса, который все еще продолжал тереться об мои ноги. И я сказал ему веселым голосом - так, чтобы он ничего не заметил и не испугался:
– Подожди меня тут. Сейчас я побегу и принесу тебе сахар!
Я бегом выскочил из свинарника, чтобы скорее найти фрау Инге и попросить ее зарезать завтра какого-нибудь другого кабанчика, а не Ганса. Но во дворе я остановился, как вкопанный: я вдруг вспомнил, что фрау Инге куда-то пропала и Ури пошел ее искать. В кухне было темно и в спальнях тоже, - значит, они еще не вернулись. Тогда я направился к Отто, хоть там что-то точно было не в порядке, потому что чем ближе я подходил, тем громче звенело у меня в ушах. Я толкнул дверь и вошел - всюду горел свет и все столы, стулья, дверцы шкафов и стаканы в буфете дрожали и звенели, как в страшных фильмах, которые показывают по телевизору в субботу вечером после погоды. Ни в салоне, ни в коридоре никого не было, но из спальни доносился шум, и я пошел туда. Там все звенело еще громче, Отто лежал в кровати одетый и махал на Ури протезом, а фрау Инге не было. Я спросил Ури, нашел ли он фрау Инге, но из-за звона не расслышал, что он сказал. Тогда я крикнул громче: