Ведьма: тьма сгущается…
Шрифт:
– А это кто? – спросил Вовка, кивнув в сторону компании, стоявшей поодаль.
Дядя Петя пожал плечами:
– Может сослуживцы… – ответил он.
Покойника взгромоздили на плечи и понесли. Сами, без помощи могильщиков. Пронесли мимо Вовки, и он замер, затаив дыхание. Поставили гроб рядом с могилой. Покойник лежал в костюме, который казался на размер больше, и в чёрных кожаных перчатках на скрещенных руках. «Какой молодой, – думал Вовка, – наверняка даже тридцати нет».
Женщина, которую Вовка нарёк матерью мёртвого, громко плакала, когда накрыли крышкой. Серые
Верёвками опустили гроб в могилу. У Вовки болели ладони, он морщился. Стараясь удержать, спускал плавно, пока гроб не упёрся в дно.
Бросали гвоздики – символ смерти. Единственная красная вещь здесь. Красная как кровь. Стояли, ждали чего-то. Не успели наговориться с покойником. Но они и не успеют. Будут говорить в кафе или дома за закрытыми дверьми, со стопкой в руках, не чокаясь, и потом ещё долго-долго, пока не забудут, или сами не окажутся здесь в костюмах и таких же коробках, окружённые родственниками.
Затихли. В тишине скрипели голые деревья, и слышен был шёпот двоих. Вдова говорила Палычу:
– В доме нашли кое-что. Зелёный фонарик, а на нём отпечатки.
Взгляд Палыча блеснул. Он уставился на Вовку, прямо в глаза. Вовка ослаб, всё вокруг поплыло, превратилось в кашу.
– Я не уверен, – ответил Палыч, – но, кажется, я знаю, чья это вещь.
Чёрные одежды закружились, загалдели, словно пчелиный рой. Кто-то из гостей ткнул в Вовкину сторону пальцем, другой схватил за руку – Вовка не видел, кто. Он рванул руку, спотыкаясь, пустился вон, но его уже крепко держали. Поднялись крики, высокие женские голоса смешались в сплошной вой, и вот Вовка уже лежал на земле – грязной, как и он сам. Кто-то всем весом навалился сверху и Вовка вскрикнул.
Потом он ехал в машине на заднем сиденье. Рядом сидел кто-то, и Вовка не смел взглянуть на него. Он видел крепкие руки со вспухшими венами – сидящий рядом хрустел костяшками. Больше молчали, но иногда водитель что-то спрашивал. Вовка слышал лишь обрывки, но запомнил имя, по которому тот обращался: Семён.
Вовку вели по коридору, нет, даже не вели, он шёл сам. Шёл по серому полу из гранитной крошки мимо коричневых дверей кабинетов, мимо людей в форме, что здоровались то с Семёном, то со вторым человеком. Его посадили на скамейку рядом у двери с табличкой «Старший следователь капитан Багрянцев А. Н.», и Вовка ждал, казалось, целую вечность, а когда Семён вышел вместе с краснощёким толстым офицером, повели ещё куда-то.
Втолкнули в пустой кабинет с небольшим плоским окошком. Посередине стоял стол и два стула, а сбоку, рядом с ржавым радиатором – скамейка.
– Принеси вещдок! – сказал толстяк кому-то позади Вовки и усадил его на стул спиной к двери. – Меня зовут Анатолий Николаевич, я старший следователь.
Вовка кивнул.
Капитан сел напротив и положил на стол серую папку. Достал документ.
– Выкладывай, что в карманах.
Вовка стал рыскать немыми пальцами по карманам. Достал ключи, старый кнопочный телефон, конфету «барбарис», скомканный чек из магазина и
Толстяк схватил права и стал что-то переписывать. Пододвинул документ к Вовке, оставив на нём волнистые следы от потных ладоней, и сказал:
– Прочитай и подпиши.
Вовка взял ручку и дрожащей рукой накарябал некое подобие подписи.
– Что, читать не собираешься?
Вовка помахал головой. Он уже знал, чем всё закончится, чувствовал всей кожей. Ощущал холодок бетонной камеры, но надеялся, что правосудие не будет слишком жестоким с ним, что его словам поверят, ведь он скажет правду.
– Ладно, Вова, дело твоё. Знаешь, почему ты здесь?
– Знаю, – ответил Вовка и почувствовал, как в лицо бросилась краска.
Подкатили слёзы, и он разрыдался прямо там, перед толстым полицейским, посреди пустого кабинета. Горькие слёзы душили его, он задыхался и всхлипывал. Собственный голос ему казался тонким, совсем ребяческим, жалким…
– Ну-ну, думать надо было, а не рыдать, Вова. Теперь уж слезами делу не поможешь.
Спины коснулся сквозняк из открытой двери и в расплывающейся от слёз картинке Вовка увидел, как мимо проплыло зелёное пятно. Он вытер лицо и разглядел свой фонарик в полиэтиленовом пакете.
– Твоё?
Вовка обречённо кивнул, опустил голову и громко потянул носом.
– Молодец, что сотрудничаешь. Это хорошо. За поступки надо отвечать!
Багрянцев положил фонарик на стол, сложил руки в замок и сказал:
– Мы сейчас пойдём с тобой снимать отпечатки пальцев, понял?
Вовка кивнул, и они двинулись по коридору. Кабинет находился почти в самом конце, у пожарного выхода.
Теперь Вовкой руководили, словно марионеткой. Молодой полицейский измарал его руки во что-то чёрное, каждый палец отдельно отпечатал на белоснежном бланке со специально отмеченными местами, затем одну и вторую пятерню разом.
Вернулись в тот самый кабинет, на то же место. Теперь к ним пришёл ещё один полицейский. Он покашливал, растирал красные глаза и выглядел измученным, как и сам Вовка.
– Ваня, записывай каждое слово, – сказал Багрянцев коллеге. – Ну что ж, начнём: Вова, скажи мне, только честно, с Мамаевым в сговоре был?
– С кем? – он не сразу понял, кто это, хоть и видел памятники с этой фамилией рядом с сегодняшней могилой.
– Не прикидывайся! Полицейский, которого ты убил.
– Нет-нет, поверьте мне, я никого не убивал.
– Как не убивал?
– Это не я.
– А кто? Твой подельник?
– Нет.
– Вот те на! Ну хорошо, Вова Кузьмин, рассказывай, как всё было с самого начала.
И он стал рассказывать, глядя на стол – там он отыскал неглубокую выщербину, за которую зацепился взгляд:
– Мы с Митяем решили ограбить ведьму…
– Погоди, Митяй – это кто?
– Это мой друг.
– Полное имя!
– Дмитрий Сергеевич Логвинов.
– Хорошо, продолжай!
– Так вот, мы с ним решили ограбить ведьму. Ночью разбили окно, залезли к ней, обыскивали дом, но вдруг услышали шум. Я заметил, как кто-то пробирается внутрь и огрел его первым, что попалось под руки.