Ведьма: тьма сгущается…
Шрифт:
Солнце только пробивало серую завесу на горизонте, бросая на промозглую землю длинные тени домов и деревьев. Керченский прошагал к машине, забрался внутрь. Ощутил под собой ледяное сиденье. Кости ныли, ведь в свои тридцать пролежать ночь на холодном деревянном полу было тем ещё испытанием, благо, что лежал в куртке. В машине он включил отопление, подставил окоченевшие руки под струи обжигающего воздуха: блаженство!
Он провёл без сознания всю ночь и чувствовал себя разбитым. Но усталость поселилась в нём уже как пару месяцев. Ложился спать
Неделю назад пошёл в больницу, сдал анализы.
«Советую сдать на онкологию», – сказал врач, глядя на листок с анализами крови. И Керченский поехал в онкологическое отделение. Доктор в очках с аккуратно подстриженной бородой опросил его, осмотрел, прощупал лимфоузлы, взвесил на безотказных советских весах с гирьками. «Шестьдесят восемь, – сказал он, – при вашем росте хотелось бы чуть больше, но не критично, не критично». Он исписал несколько листков, и Керченский стал бегать по кабинетам. На днях должен прийти ответ и при мысли об этом сердце начинало бешено колотиться.
Но было что-то ещё. Расследование крепко засело в его мозгу, а вместе с тем его мысли занимал сам Мамаев. Он думал, что ведьма его прокляла, и повод для этого был, недаром ходили слухи, что Мамаев потребовал у неё взятку, а она отплатила ему бородавками на руках. Соседка ведьмы, оказалось, тоже говорила о проклятии, и хоть Керченский поначалу не верил в эти сказки, но с каждым днём к нему в душу подсеивалось крохотное зёрнышко сомнения. Зёрнышки теперь превращались в ростки, а ростки прорастали и заполняли нутро, ведь основания для этого были, и не пустые.
IX
Керченский взглянул в ночное небо: тысячи звёзд, а на погонах – ни одной, лишь полоски. Он вёл старенькую синюю «четвёрку» с белой полосой на боку. Машина скрипела на кочках и лежачих полицейских, а при переключении скоростей подёргивалась, словно устала от размеренной езды и желала рвануть изо всех сил, показать, что она на что-то ещё способна. Проезжая неподалёку от улицы Бирюзовой, они с напарником, белолицым моложавым новичком, получили вызов:
– Приём! Можете заехать на Бирюзовую, дом 3? Там старушка ругается на шум.
– Принял, – ответил напарник.
Керченский повёл машину в переулок. Редкие фонари выхватывали куски ухабистой дороги, остальное было во мраке, пока его не настигал дальний свет «четвёрки». Они остановились у фонаря. Из-за забора дома номер 3 показалось лицо старушки.
– Ох, мальчики, добрый вечер, – сказала она, махнув рукой.
– Вы полицию вызывали? – спросил Керченский.
– Я-я! Уж измучилась, спать не могу из-за воя.
Полицейские
– Из-за воя? – переспросил напарник.
Старушка закивала:
– Да, да, из соседнего дома. Как будто волк воет – страсть как боюсь!
– Ничего не слышу, – ответил напарник.
Керченский подтвердил.
– Вы приехали, и перестал. Вы всё-таки разберитесь, пожалуйста, а то с ума сведёт проклятая. Уже три дня как терплю…
Они зашагали к соседнему дому. Сквозь покосившийся забор из досок просматривалась тьма. Двора лишь слегка касался тёплый луч уличного фонаря, остальное куталось в темноте, особенно дом. Его будто отделяла стена мрака, даже окна не отливали блеск, если они и вовсе там были.
Керченский поискал звонок наощупь, напарник включил фонарик. Под небольшим навесом из потрескавшегося жёлтого пластика торчали два провода. Керченский подёргал ручку: заперто. Он встал на носочки и запустил руку поверх калитки. Что-то нащупал, по крайней мере, так ему показалось, но зацепился рукавом.
– Эй, вот щеколда, – напарник подсветил калитку на уровне пояса.
Керченский высвободил руку, в то время как напарник отворил калитку. Они вошли. Под ногами на дорожке похрустывал гравий, Керченский тоже достал фонарь: по обеим сторонам двор зарос сорняком, причём зарос по пояс, а кое-где высились стебли почти с человека.
Напарник сдавленно чихнул в руку.
– У меня аллергия на эту хрень, – он ткнул фонариком куда-то в заросли и громко высморкался.
– Ладно, вали в машину, сам разберусь.
Напарник поблагодарил и, продолжая чихать, побрёл к машине.
– Как вас таких на службу берут… – буркнул Керченский и зашагал к деревянной двери, облезлой почти до основания.
Он громко постучал. Никто не ответил.
– Кто-нибудь дома? – крикнул он.
Послышался шум, внутри захлопали двери и в окне зажёгся свет.
– Кто там? – прозвучал низкий женский голос из-за двери.
– Полиция. Откройте!
– Я не вызывала, – ответил голос.
– Вызвала ваша соседка, жаловалась на шум, откройте дверь.
Дверь со скрипом приоткрылась, но совсем чуть-чуть. В жёлтой полоске света появилась часть лица женщины – левый глаз, чёрный и блестящий как уголь. На смуглое лицо спадали такие же угольно чёрные растрёпанные волосы.
– В чём дело… – женщина замялась, будто не зная, как назвать гостя, – товарищ полицейский?
– Соседка жаловалась на вой из вашего дома. У вас есть животные?
– Нет! – резко ответила она. – Старуха что-то перепутала, но ничего страшного. Что-то ещё?
– Старуха? Я разве сказал, кто именно жаловался?
Женщина опустила взгляд и часто заморгала.
– У вас есть документы? – спросил Керченский.
– Да, есть, – уже более мягким голосом ответила она.
– Предъявите!
Женщина скрылась, оставив дверь приоткрытой. Спустя несколько минут из щели показалась рука с паспортом.