Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз
Шрифт:
— Только если я захочу их выслушать, а уж слушать или нет — мое право. Это мой дом, и здесь я решаю, что мне слушать.
— Вы должны меня выслушать, должны… чтобы простить, — взмолилась женщина, поворачиваясь то так, то эдак, как будто невидимая ноша лежала у нее на плечах.
Сарима почувствовала, что ее загоняют в угол в собственном доме. Еще будет время обдумать эти неожиданные признания. Когда она захочет. Не раньше. Княгиня напомнила себе, кто здесь хозяйка. А хозяйкам приличествует радушие.
— Если я правильно помню, — сказала Сарима, лихорадочно роясь в памяти, —
Она взяла Эльфабу за руку и повела через высокие покосившиеся дубовые двери в обеденный зал.
— Я сохраню ваше имя в тайне, если хотите, — сказала Сарима и воскликнула: — Смотрите, кто к нам приехал! Тетушка гостья!
Сестры уже собрались у стола, голодные и любопытные. Четвертая помешивала половником суп, Шестая блистала воинственно-красным платьем, близнецы Вторая и Третья набожно смотрели в молитвенные карточки, Пятая курила и пускала кольца дыма к блюду с желтой безглазой рыбой, которую они выловили из колодца.
— Радуйтесь, сестры, давняя подруга Фьеро прибыла к нам, чтобы порадовать своими воспоминаниями. Прошу любить и жаловать так же, как меня.
Не слишком удачные слова — сестры не то что не любили, а открыто презирали Сариму. И надо было ей выйти замуж за того, кто погиб молодым и обрек их всех на тяготы и забвение?
Эльфаба ела жадно. Она не проронила ни слова во время еды и даже не подняла взгляд от тарелки. Видимо, догадалась Сарима, ее приучили не разговаривать за столом. Так что когда впоследствии Эльфаба рассказала про монастырь, она ничуть не удивилась.
Потом они прошли в музыкальную комнату, где пили дорогой херес под звуки неуверенного ноктюрна, который играла Шестая. Гостья совсем раскисла, а сестры, наоборот, приободрились. Сарима вздохнула. Единственное, что пока можно было определенно сказать о Эльфабе, — это что та старше ее. Возможно, пожив здесь немного, Эльфаба выйдет из апатии и согласится выслушать, насколько тяжела жизнь вдовствующей княгини. Как чудесно было бы пообщаться с ней вместо надоевших сестер.
2
Прошла неделя. Решив, что пора бы Эльфабе уже и пообвыкнуть, Сарима поручила Третьей:
— Передай, пожалуйста, тетушке гостье, что завтра я хотела бы поговорить с ней за чаем, часиков в одиннадцать, в Солнечной комнате.
Всю неделю Эльфаба не находила себе покоя. Днями она расхаживала по двору, стуча каблуками по камням; руки ее были вечно согнуты, пальцы сжимались и разжимались. Сариме приезд сверстницы явно пошел на пользу: теперь она чувствовала себя сильнее, чем прежде. Сестры осуждали ее гостеприимство, но горные тропы уже занесло снегом, и нельзя же было в такое время выставить гостью за порог. Собираясь в диванной, где они вязали ненавистные серые варежки в подарок какому-нибудь несчастному на Лурлиниаду, сестры только и делали, что перемывали косточки Эльфабе. Она больна, говорили старые девы, скучна, неполноценна (хуже нас, добавляли они про
Но еще любопытнее сестер был Манек, младший сын Саримы. Однажды утром, когда трое мальчиков писали с крепостной стены (а бедняжка Нор притворялась, что эта игра совершенно ее не интересует), Манек спросил:
— А что будет, если пописать на тетушку? Она закричит?
— И превратит тебя в жабу, — сказал Лир.
— Нет, я в смысле — ей будет больно? Такое впечатление, что она до смерти боится воды. Она хоть пьет ее?
— По-моему, нет, — предположил Лир, который никогда особо не присматривался. — А когда стирает, то трет одежду щетками. Нет, лучше не надо на нее писать.
— А зачем ей пчелы и мартышка? Они что, волшебные?
— Ага.
— И в чем их волшебство?
— Не знаю.
Мальчики отступили от края стены, и к ним подбежала Нор.
— А у меня волшебный прутик, — похвасталась она и показала коричневую веточку. — Из ведьминой метлы.
— Метла тоже волшебная? — спросил Манек у Лира. — А то! Пол вмиг подметает.
— Может, она и разговаривать умеет? Что она тебе говорит?
Ребята смотрели на Лира с таким любопытством, что тот покраснел от смущения.
— Это секрет.
— А если мы тебя сейчас со стены сбросим — все равно секрет?
— Как это сбросите? — оторопел Лир.
— А вот так. Или ты рассказываешь, или мы тебя сбрасываем, выбирай.
— Вы что, сдурели? Не надо меня сбрасывать!
— Если метла и правда волшебная, она прилетит и спасет тебя. И потом, ты такой толстый, что даже не ушибешься. Отскочишь и запрыгаешь, как мячик.
Иржи и Нор невольно захихикали, живо представив себе эту картину.
— Мы всего-то хотим знать, что тебе говорит метла, — с широкой улыбкой продолжал Манек. — Так что лучше скажи. А то ведь сбросим.
— Ты ведешь себя невежливо, он же гость, — важно сказала Нор. — Пойдемте лучше в кладовую к мышкам, будем с ними дружить.
— Пошли. Только сначала его спихнем.
— Не на-а-адо, — захныкала Нор. — Какие вы все-таки злюки. Может, метла и не волшебная вовсе, а. Лир?
Но Лир уже потерял охоту разговаривать.
Манек скинул ногой со стены камушек. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он упал.
Лир побледнел и вытянул руки по швам, как обвиняемый на трибунале.
— Она вам так просто это не спустит! Она вам покажет!
— Вряд ли, — сказал Манек и шагнул к нему. — Ей все равно. Она свою мартышку больше любит, чем тебя. Она даже не заметит, что ты разбился.
Лир всхлипнул. Хотя он только что вместе с остальными писал со стены, на его мешковатых штанах расплылось темное пятно.
— Глянь, Иржи, — окликнул Манек старшего брата. — Даже разговаривать с нами и то нормально не может. Сбросим — не много потеряем. Ну-ка признавайся. Что тебе наболтала метла?
— Она… — шепотом выдавил Лир. — Сказала… Что вы все умрете.