Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз
Шрифт:
— Зачем он, интересно, полез в колодец? — спросила Нор. — Я бы ни за что туда не спустилась.
— Пресвятая Лурлина, смилуйся над нами! — воскликнула Сарима, а сестры начали вполголоса читать заупокойную молитву, прося Безымянного Бога призреть отбывшую к нему душу.
— Что мне, одной все делать? — раздраженно сказала няня. — Эльфаба, ты прямо как покойная матушка в трудную минуту. Не стой ты там, глупая, иди сюда, приложи губы к его рту и вдыхай в него воздух. Давай!
Эльфаба обтерла мокрое, опухшее лицо мальчика краем рукава. Голова повернулась набок. Она поморщилась, борясь с тошнотой,
— От него рыбой воняет, — тихо сказала Нор, сморщив носик.
— Вот, значит, как выглядят утопленники, — добавил Иржи. — Я бы лучше заживо сгорел, чем вот так.
— А я вообще не умру, — заявил Манек. — И никто меня не заставит.
Тело Лира содрогнулось. Все удивленно уставились на мальчика, не веря своим глазам. Может, это Эльфабино дыхание что-то разорвало внутри? Но вот тело дернулось еще раз, изо рта потекла желтоватая жидкость, веки задрожали, пальцы пошевелились.
— Чудо! — выдохнула Сарима. — Настоящее чудо. Спасибо тебе, Лурлина!
— Рано радоваться, — сказала няня. — Его жизнь все еще в опасности. Ну-ка разденьте его!
Дети удивленно наблюдали, как взрослые тетки срывают с Лира рубашку и штаны. Они растерли его салом, что насмешило ребят, а у Иржи впервые возникло какое-то странное ощущение внизу живота. Потом Лира завернули в шерстяное одеяло и собрались уложить в кровать.
— А где он спит? — спросила Сарима.
Все переглянулись. Сестры посмотрели на Эльфабу, а та на детей.
— Да когда как, — сказал Манек. — Иногда на полу в нашей комнате, а иногда — в спальне Нор.
— Он еще хотел лечь в моей кроватке, — пожаловалась девочка, — только я его спихнула. Он такой толстый, что куклам места не оставалось.
— Это что же получается, у него даже кровати своей нет? — ледяным голосом осведомилась Сарима у Эльфабы.
— Я-то тут при чем? Замок ваш, кровати тоже.
Лир пошевелился и пробормотал:
— Золотая рыба. Я разговаривал с ней. Она сказала, что…
— Тс-с, тихо, маленький, потом, — шепнула няня и сверкнула глазами на собравшихся в кухне. — Не мне, конечно, судить. Но если мальчику так и не найдут кровать, я положу его на свою, а сама буду спать на полу!
— Да что вы, что вы, как можно, — начала Сарима, поспешив из кухни.
— Тьфу, дикари паршивые! — плюнула няня.
За что в Киамо-Ко ее так и не простили.
Сарима завела с Эльфабой воспитательную беседу о Лире, но та ее не слушала.
— Это все мальчишки и их дурацкие игры, — говорила она.
Устав от споров, они перевели разговор на характеры мальчиков и девочек. Сарима рассказала про то, как арджиканских подростков посвящают в мужчин.
— Их выводят в степь и оставляют на ночь одних, в набедренной повязке и с музыкальным инструментом на выбор. Своей игрой они должны вызвать зверей и духов, поговорить с ними, поучиться у них, успокоить их, если нужно, и сразиться с ними, если придется. Если ребенок не доживет до утра, значит, ему не хватило смекалки, чтобы остановить, или сил, чтобы
— А что они потом рассказывают про ночных духов?
— Мальчики вообще неохотно делятся переживаниями, а уж такими тем более, — ответила Сарима. — Так по крохе из них и вытягиваешь. Духи бывают разные. Попадаются упрямые и настырные. Считается, что должна быть вражда, ссора или схватка, но мне кажется, в противостоянии таким духам мальчику просто нужно побольше холодной злобы.
— Чего-чего?
— Нуда, разве вы не знаете об этом различии? У нас исстари говорят, что злоба бывает пламенной и холодной. У детей есть и та, и другая, но с возрастом одна начинает преобладать. Чтобы выжить, мальчикам нужна пламенная злоба: готовность драться, желание вонзить нож в чужую плоть, опьянение яростью. Все это пригодится на охоте, в бою и даже в любви.
— Да, это правда, — задумчиво сказала Эльфаба.
Сарима вспыхнула, потупилась и продолжала.
— А девочкам нужна холодная злоба — расчетливая ненависть, позволяющая избегать компромиссов и не давать прощения. Если они что-нибудь скажут, то уже никогда не отступятся от своих слов. Такова их природа. Встань на пути у мужчины — и будет открытая схватка: один победит, а другой падет. Встань на пути у женщины и не сомневайся: она не забудет обиды и будет вынашивать месть хоть вечность, если это понадобится.
Она буравила Эльфабу взглядом, в котором читался немой вопрос о Фьеро и Лире.
Эльфаба еще долго думала об этом. О пламенной и холодной злобе, о разнице между мужчинами и женщинами и о том, какая именно злоба присуща ей самой. Она вспоминала рано умершую мать и полоумного отца, размышляла о злобе профессора Дилламонда, толкавшей его на исследования, и о плохо скрываемой злобе мадам Кашмери, предлагавшей студенткам тайную государственную службу.
Она думала об этом и на следующее утро, глядя, как набирающее силу солнце расчищает покатые крыши от снега, превращая его в сосульки. Холод и жар, действуя вместе, образуют лед. Холод и жар заостряют лед, превращая его в смертельное оружие.
Копаясь в себе, Эльфаба решила, что злится так же яростно, как мужчины. Но чем больше она думала, тем больше склонялась к мысли, что для успеха нужно сочетать в себе оба рода злобы…
Лир выжил, а Манек погиб. Сосулька, на которую так долго смотрела Эльфаба, ища оружие для борьбы притеснением, сорвалась с карниза и копьем вонзилась в темя Манеку, когда тот выходил из замка, придумывая новые издевательства над Лиром.
ВОЛНЕНИЯ
1
— Тебя тут ведьмой считают, знаешь? — спросила няня. — Отчего бы?
— От глупости. Пока я жила в монастыре, меня звали сестрой Эль-Фаабой. «Эльфаба» казалось мне именем из далекого прошлого, поэтому когда я приехала сюда, то предпочла, чтобы меня звали тетушкой. Хотя я вовсе не чувствовала себя ничьей родней и вообще не знаю, каково это. У меня ведь ни дядей, ни тетей не было.
— Хм-м-м, — протянула старуха. — По-моему, никакая ты не ведьма. Но как возмутилась бы твоя мама! А уж отец!..