Ведьма
Шрифт:
— За что?! — потрясенно воскликнула Ануш, впервые за день очнувшись от липкого морока амулета — но мать будто не услышала ее.
Она присела на корточки, взяла лицо дочери в ладони, не давая голове опуститься, тревожно заглянула в глаза и заговорила хриплым срывающимся голосом:
— Анушенька, миленькая, почему ты не сказала мне… что тебя… били… какие-то…
И осеклась.
Глаза ее расширились, брови изумленно взлетели, рот открылся…
— Ануш?.. — прошептала женщина, пораженно вглядываясь в лицо дочки. — Ануш?.. Ты больна? Тебе плохо?
— У меня ничего не болит! — с непонятным раздражением дернула плечом девочка.
— Но твои глаза… — растерянно моргнула мать.
— И мои глаза не болят тоже!
— Нет, да, конечно… Но… у тебя же голубые глаза!.. Были…
— А какие сейчас? — изумленно мигнула Ануш.
— Цвета топаза… с голубыми пятнышками…
— А что такое топаз?
— Камень… прозрачный желтый камень, — рассеянно пояснила мать. — Из которого делают глаза в статуях Радетеля.
Камень?
Топаз?..
Амулет!
В одно мгновение Ануш вспомнила, как удивлялась еще утром, что камушек на ее сокровище стал превращаться из желтого в голубой с янтарными искорками. А при чем тут ее глаза?..
Но что-то крошечное, забитое и запуганное до полусмерти в глубине души исступленно подсказывало, что ее глаза имеют к этому самое прямое отношение. Оно говорило еще что-то, но очень тихо и неразборчиво, а когда голос старухи прицыкнул на него, сжалось в дрожащий комочек и пропало совсем.
— Я слышала, что с возрастом глаза детей могут менять цвет! — услышала подсказку ведьмы и выпалила Ануш под обеспокоенным взглядом мамы.
«Но не за несколько ведь дней», хотела сказать женщина, и вдруг со стыдом подумала, что не помнит, когда она в последний раз смотрела в глаза своей дочери.
Неделю назад? Месяц? Когда муж был еще жив?..
— Да, милая… Это бывает… — виновато улыбаясь, кивнула она и, держась одной рукой за натруженную спину, тяжело поднялась. — У моей матери… твоей бабушки… были желтые глаза. Наверное, это по наследству тебе перешло… через столько лет… Надо же… Прости меня… сама не знаю, что подумала… Просто с этими несчастьями… Да еще и мельник теперь…
Голос ее, неровный и дрожащий, сошел на нет.
— Так почему он тебя выгнал? — требовательно уставилась на нее новым янтарным взглядом Ануш, и женщина невольно поежилась, заново вспоминая свою мать — волевую, холодную, безжалостную…
Но тревога и расстройство не располагали к разгадыванию загадок, и вопрос, что они будут есть через несколько дней, когда скудные запасы кончатся, снова волновал ее несравнимо больше, чем цвет глаз дочери.
Женщина замялась, словно сомневаясь, говорить или нет, но потом подумала, что хуже не будет, и вздохнула.
— В деревне говорят, что это я наслала порчу на тех детей… про которых я тебе рассказывала… которые…
— Но при чем тут
ты
?! — возмущенно воскликнула девочка, и сердце матери растаяло, принимая оскорбленную гордость за сочувствие.
— Они
— Черный сглаз, — машинально поправила девочка и ойкнула, закусив губы.
Но было поздно.
Глаза матери, враз и наконец осознавшей, что означали события последних дней, расширились от ужаса, и она, белее мела, опустилась на пол, прикрыв рот ладонями.
— Святой Радетель… Боже мой… Ануш… Анушенька… девочка моя… Что… что ты наделала?!.. Как?!.. Зачем?!.. Почему ты мне ничего?..
Холодный желтый взгляд старых, как мир, глаз смерил ее с головы до ног устало и пренебрежительно, и женщина побледнела, снова, как годы назад, почувствовав себя маленькой никчемной девчонкой, недоразумением, позором своей матери — самой сильной ведьмы провинции. Последней ведьмы долгой династии.
— Как
она
смогла?.. — непослушными губами прошептала женщина, понимая, что какие бы вопросы теперь она ни задавала, к каким святым ни взывала — дочери своей, милой, сладкой девчушки, ей не увидеть больше никогда. — Господи… Ануш…
Мама…
За что?!..
Но ни продолжить, ни дождаться ответа ей не пришлось: снова — гулко и резко — хлопнули ворота.
Или ударил гром?
Или в ворота ударился тяжелый камень?
Женщина насторожилась, и через открытое окно до слуха ее донесся гомон толпы за углом, словно рокот дальнего грома. И, как молнии сверкают в ночи, освещая землю мертвенным белым светом, так единственное слово то и дело прорывало гул голосов и взрывалось страхом и ненавистью:
— …ведьма!!!..
Моментально забыв про дочь, мать бросилась из дому на улицу.
«Это ошибка, я сейчас всё объясню, я же не ведьма!..» — было первым, что пришло ей в голову, но уже в следующую секунду она вспомнила свое жуткое открытие, и растерянность захлестнула ее, лишая сообразительности и воли, и не осталось у нее иных доводов, кроме исступленного и отчаянного:
— Я не ведьма!!!..
Звонкий испуганный вопль девочки «Мама!..» заставил женщину оглянуться, но не остановил.
Грохнула дверь, и через несколько секунд за ней — ворота.
Гомон смолк.
Ануш метнулась в соседнюю комнату, хотела распахнуть еще бабкой плотно заклеенное на зиму окно, но испугалась, присела на табуретку перед подоконником — только темная макушка, челка, да странные желтые с голубыми искорками глаза виднелись за толстым неровным стеклом.
Мать говорила что-то беззвучно, то нервно скрещивая руки на груди, то разводя ими, будто извиняясь растерянно или объясняя что-то непонятное. Перед ней, чуть выступив из толпы, стояли несколько мужчин и женщин с налитыми кровью лицами и сжатыми кулаками. Рты их то открывались в неслышном крике, то захлопывались в перекошенную ненавистью тонкую линию.