Ведьмин вяз

Френч Тана

– Ты должен ехать, – сказала она. – Прямо сейчас.

– Знаю, – ответил я, стараясь не выдать раздражения. – И поеду, если сумею. Как только почувствую себя в силах.

– Нет. Послушай. – В голосе ее сквозило такое нетерпение, что я уставился на нее. – Той ночью, когда мне позвонила твоя мама… – быстрый вздох, – было пять часов утра. Я наскоро оделась, поймала такси. Никто не знал, что происходит. Никто не знал, что с тобой будет…

Глаза ее ослепительно сияли, но когда я потянулся к ней, она отвела мои руки:

– Подожди. Дай договорить, если ты меня обнимешь, я… В общем, я кричала таксисту, чтобы ехал быстрее, орала на него, и мое счастье, что он оказался классным мужиком и прибавил газу, а ведь запросто

мог высадить меня где-нибудь по дороге. Темно, на улицах ни души, мы несемся так, что ветер ревет за стеклом… Я думала лишь о том, что не вынесу, если опоздаю. Если ты очнешься, захочешь меня увидеть, а меня там не будет, и… Чистый эгоизм, конечно, теперь-то я понимаю, что ты, скорее всего, даже не понял бы, там я или нет, но тогда я знала, что если не успею вовремя, до конца дней себе этого не прощу.

Она сморгнула слезу. Я вытер ее щеку пальцем.

– Тсс. Все хорошо, я здесь.

Она схватила меня за руку и крепко сжала.

– Я знаю, Тоби. Но если ты не поедешь повидаться с дядей, имей в виду, потом пожалеешь. Сейчас ты сам не свой и, возможно, все поймешь лишь потом, когда поправишься, но ведь уже может быть слишком поздно. – Я заговорил было, но она стиснула мою руку. – Я понимаю, ты не в силах даже думать о том, как все будет, когда ты выздоровеешь окончательно. Поверь мне, я это понимаю. Но я-то в силах. И я не хочу, чтобы тебя всю жизнь грызла совесть.

Ее нелепая, абсолютная вера в меня, в то, что однажды я поправлюсь, тронула меня до глубины души. Я тоже проглотил слезы, представив, как было бы здорово, если бы мы вдвоем сидели на диване, ели пиццу и рыдали, как две девчонки, одна из которых пришла к другой в гости с ночевкой, во время просмотра “Титаника”.

– Даже если тебе сейчас кажется, что я несу чушь, пожалуйста, поверь мне хотя бы в этом. Я тебя очень прошу.

У меня язык не повернулся сказать Мелиссе – скорее, из-за нее, а не из-за себя, – что это сказочное будущее никогда не наступит. И как только я это понял, в душе моей поднялось какое-то странное чувство, смущающий безрассудный вихрь противоречия и разрушения: да и хрен бы с ним, я и так в жопе, за что тут цепляться? почему бы не пойти ва-банк, не направить мотоцикл на полном газу прямиком на горящий мост, и пусть он рухнет к чертям? По крайней мере, в этот раз я сам приму решение, порадую Мелиссу, а Хьюго…

И тут я вдруг брякнул, не думая:

– Поехали со мной.

Мелисса от удивления даже плакать перестала, уставилась на меня, открыв рот, выпустила мою руку.

– Что? В смысле… навестить?

– Нет, погостить. Скажем, на недельку. Хьюго не станет возражать. Вроде бы тогда, на моем дне рождения, вы отлично поладили.

– Даже не знаю…

– А что такого-то? У нас всегда кто-нибудь гостил. Дек как-то раз поссорился с предками и прожил там все лето.

– Да, но сейчас? Думаешь, твой дядя обрадуется чужим?

– Дом огромный, он даже не заметит, что ты тут. К тому же Леон наверняка приедет со своим парнем, как его там. Если уж ему можно, так тебе тем более.

– Но… – Мой легкомысленный порыв передался Мелиссе, она почти смеялась, отдуваясь, и вытирала слезы тыльной стороной запястья. – А как же работа?

И я подумал – а что, в конце концов, не такая уж это глупая мысль. Быть может, с Мелиссой, моим сияющим талисманом, я как-нибудь обживусь в Доме с плющом, может…

– Оттуда ходит автобус до центра. Будешь тратить на дорогу минут на десять больше в один конец. В самом худшем случае. – И добавил, заметив, что Мелисса колеблется: – Соглашайся. Вроде как отпуск. Только с мерзкой погодой. И раком мозга.

Я уже знал, что она согласится: увидев, что я так загорелся этой идеей и даже шучу, Мелисса на что угодно пойдет, лишь бы я подольше побыл таким.

– Ну, в общем… если твой дядя и правда не станет возражать…

– Он

обрадуется. Клянусь.

И Мелисса сдалась, рассмеявшись сквозь слезы.

– Хорошо. Но в следующем году поедем в Хорватию.

– Конечно, – ответил я, и часть меня действительно подумала: а почему бы и нет.

Я опомниться не успел, как Мелисса уже, напевая себе под нос, убирала посуду из-под пиццы, а я искал номер Хьюго. Вот так и устроилось мое возвращение в Дом с плющом.

3

Дорога в Дом с плющом в то воскресенье больше смахивала на кислотный трип. Несколько месяцев я не ездил на машине и почти не выбирался из дома, и внезапный поток мелькающих образов и красок оказался мне не по силам. Отовсюду выскакивали неистовые пульсирующие узоры, пунктирные линии набрасывались на меня с асфальта, мимо проносились мигающие, точно стробоскопы, ряды ограждений, в вышине маниакально множились оконные ячейки многоэтажек; казалось, кислотные цвета гудели, точно электричество, так что у меня разболелась голова, машины мчались слишком быстро, я вздрагивал всякий раз, как мимо кто-то проносился с таким жутким свистом, что поток воздуха ударял нам в крыло. Мы ехали на такси – Мелисса одолжила кому-то свой автомобиль или отдала в ремонт, не помню, она объясняла, но запутанное объяснение тут же вылетело у меня из головы, – у водителя орало радио, героиня ток-шоу билась в истерике из-за того, что ей с тремя детьми приходится жить в гостиничном номере, ведущий выжимал из нее слезу, таксист выкрикивал гневные комментарии.

– Ты как, нормально? – вполголоса спросила Мелисса и сжала мою руку.

– Да, – я тоже стиснул ее ладонь, надеясь, что Мелисса не заметит, что меня прошиб холодный пот. – Нормально.

Отчасти так и было, по крайней мере, до некоторой степени. Когда схлынул первый порыв безрассудства, я задался вопросом, во что же ввязался, но, к счастью, записался на прием к своему терапевту, попросил его выписать мне обезболивающие и рецепт на солидный запас ксанакса, что он и выполнил без лишних вопросов, пролистав больничную карту и выслушав мой красочный душещипательный рассказ о том, как плохо я сплю. Дома я успокоительное принимать не собирался и первую таблетку проглотил перед тем, как сесть в такси, чтобы приехать в Дом с плющом уже в добродушном настроении и под кайфом. Лекарство подействовало: если раньше у меня сердце сжималось при мысли о том, что я покажусь родным в таком состоянии, то теперь, к своему облегчению, я подумал – а, плевать.

– Постойте-ка, – Мелисса вдруг подалась вперед, – вон же поворот, разве нет?

– Черт, – я резко выпрямился, – да, там налево…

Мы проехали поворот; таксист развернулся, ворча.

– Вот же ерунда, – буркнул он и, пригнув голову, всмотрелся вперед, – знать не знал, что тут поворот есть. – В голосе его сквозило раздражение, словно дорога оскорбила его как профессионала.

– До самого конца, – сказал я.

Дорога к дому Хьюго действительно выглядела так, словно являлась тут два раза в месяц по четвергам, и только тем, у кого в кармане был волшебный талисман, в остальное же время была невидима, а уехавший тут же ее забывал. Наверное, виноваты пропорции: дорога казалась слишком узкой из-за вытянувшихся вдоль нее сплошной линией высоких георгианских домов из серого кирпича да двойных рядов раскидистых дубов и каштанов; снаружи ее заметить было трудно, внутри же сложился собственный микроклимат – полумрак, прохлада и глубокая несокрушимая тишина, столь поразительная после бурного городского гвалта. Мне с детства казалось, что здесь обитают сплошь пожилые пары и дамы за пятьдесят с кудлатыми собачонками, пусть с демографической точки зрения это было маловероятно, но я и правда ни разу не видел тут ни одного ребенка, кроме своих кузенов, а впоследствии – детей Сюзанны, и подростковые вечеринки тоже устраивали только мы.