Ведьмино Варево

Плотников Сергей Александрович

А здесь — наоборот: пучок проклятий от настоящей ведьмы разорвав «плащ» чужой силы почему-то добавил сил и здоровья, от «мёда» вообще никаких негативных последствий не осталось, а женская красота и вовсе постоянно перед глазами маячит! Могли бы и поменьше то сиськами, то… этим самым в лицо тыкать, на самом деле. И ведь заголяются спутницы не ради флирта — сразу же чувствуется. Для них нагота просто в порядке вещей, а одежда всего лишь защита от плохой погоды, летом не особо-то и нужная. Особенно для оборотня.

Раздавшийся совсем рядом «плюх-плюх!» заставил

мысли парня перескочить с игривой темы далеко в сторону. Вечером Ница комелем метлы очертила найденную поляну кругом. При этом бормотала что-то вроде «от всякой мелочи сойдёт, а нет — так разбудит…» Только вот что именно ведьмочка считает мелочью? Всплеск повторился еще ближе и совсем уж громко, заставив попаданца почувствовать себя голым в огромном темном враждебном лесу — даром, что был в трусах. Сжавшиеся кулаки показались слишком жалким оружием и не было под рукой ничего подходящего! «Постель» Мявы из елового лапника, как назло, оказалась пустой — кошкодевушка, как и обещала, утром отправилась на охоту, «добыть чего перекусить», как она выразилась.

«Или она имела в виду рыбалку?» — вовремя дошло до парня, из-за чего показавшийся на берегу женский силуэт с тускло светящимися желтыми глазами заставил его только дернуться, но не подпрыгнуть с паническим криком.

— Проснулся? Молодец. А чего костёр до сих пор холодный? — на полянке сумерки теряли плотность, и Степан наконец разглядел спутницу: конечно же совершенно голую, всю в капельках воды (тут парня аж озноб пробрал!), и с пятеркой крупненьких таких еще дергающихся рыбин, каждая из которых была надета жабрами на загнутый крюком палец отставленной руки. Вес в добрый десяток килограммов ушастая и хвостатая девица словно и не чувствовала.

— Куницу не хотел разбудить, — смущенно соврал парень и присел перед кострищем.

— Она умеет просыпаться, когда нужно, а не когда шумят, — с едва заметным фырком просветила Мява.

— Ага. Я сейчас!

Все же какой-никакой походный опыт сказался: не полез Стёпа за огнивом, которым вчера так ловко воспользовалась Ница, а принялся ворошить и раздувать угли, одновременно подкладывая загодя отложенные хозяйственными девушками сухие сучья. Хоть тут не ударил в грязь лицом. Зато измазал золой колени и руки — хорошо хоть не успел одеться.

Тем временем, хвостатая охотница наконец скинула добычу на траву, поморщилась в сторону походного котелка — и, подхватив одну из рыбин за хвост, буквально в несколько движенией когтями-ногтями содрала всю чешую. Повернула другим боком, повторила, потом в одно движение когтем же распорола рыбье брюхо, а возвратным вывалила из разделанной туши всю требуху. С удовольствием облизала испачканные пальцы. Завораживающее и пугающе-естественное зрелище, если смотреть со стороны. Не успели подняться над «шалашом» из веток первые языки пламени — а вокруг уже стояли все пять рыбин, распятые на ветках-шампурах…

Заворочалась Куница, и Степан поспешил оглянуться, отвести взгляд от застывшей напротив кошкодевочки — нагота ее смущала, доставляла неудобство глазам и… вообще. Но ведьмочка и не думала просыпаться, только укуталась плотнее в полог. Пришлось опять смотреть… на босые ноги Мявы.

— Зачем тебе к людям? — внезапно для самого себя брякнул попаданец. — Ну, к тем, что нормально относятся к оборотням. Тебе ж ни дом в лесу не нужен, ни инструменты, ни оружие.

— Не нужны, — эхом откликнулась собеседница, и нервно дернула кончиком хвоста. — Да только жизнь в стае проходит, словно её и нет. Гон, охота, сон, метки, логовище на зиму — и все опять заново. Ничего

не меняется. Нет мечты, нет цели, нет ничего. И с этим «ничего» ты однажды встречаешь смерть. Не хочу так.

Простые слова — но они внезапно проняли Степана до самых печенок. Он словно сам на миг оказался таким вот лесным жителем — совершенно свободным, плоть от плоти безбрежного леса, хищником, сильным не только когтями, но и разумом. Беспощадным, наивным и одновременно бесконечно мудрым благодаря жизни в ритме самой Природы, для которой ты лишь одна-единственная нота в тысячеголосой оранжировке гимну Жизни. Да, без тебя все услышат фальш. Но ты прозвучал — и нет тебя.

Два шага, и Мява оказалась рядом, положила ладонь на плечо, окатив теплом тела и духом рыбьих потрохов. Мурлыкнула в макушку:

— Ты — хороший человек, — а через паузу добавила, — и хороший котёнок.

— К-котёнок?! — Стёпа опешил.

— Сам себя не защитишь, — девичьи пальцы взъерошили волосы на голове, — добро своё не то, что отстоять — сохранить не сможешь, — прямо, и потому безжалостно потопталась по мужской гордости попаданца кошка. — Не знаешь из важного-нужного почти ничего. Котёнок и есть. Но умный и старательный. Хороший котёнок, вот!

* * *

Если красивая девушка называет тебя «котёнок» — это, обычно, хороший знак! Ты ей, как минимум, небезразличен. Однако полученная по поводу себя характеристика из уст Мявы Степану ничуть не понравилась — а «котёнок» оказался и вовсе последней каплей! Еще никогда в жизни попаданцу не хотелось доказать себе и окружающим, что он самостоятельный, взрослый, чёрт возьми, человек! Вот только права была кошка во всём — сейчас сама жизнь парня зависела от двух девчонок, которым он в силу обстоятельств «упал на хвост». Собственно, он и сам ничуть не сомневался: стоит остаться на берегу лесной реки в одиночестве — к следующему утру от него и косточек не найдут. Оставалось только одно — старательно учиться у спутниц тем самым элементарным вещам, которых он не знает, а при случае показать, что не такой уж… к-котёнок!

И начал студент с того, что полностью самостоятельно облачился в выданные ему Мявой еще в логове местные шмотки. Включая проклятые онучи, которые он с третьего раза, но все-таки правильно намотал и повязал! Да, провозился едва ли не пятнадцать минут, а то и все двадцать — часов-то нет, не засечь. Но смог же! И всего-то два раза показали, как это делать.

Пока парень возился, рыба благополучно подрумянилась с одной стороны, былавовремя перевернута на своих палочках-шампурах, дошла с другой — и разбудила-таки запахом лесную колдунью. Пока та, зевая, занялась своей порцией, Степан, глотая голодные слюнки, быстро свернул полог, стащил в одно место каким-то непонятным образом расползшийся за ночь по всей поляне нехитрый скарб, даже в одиночку оттащил лодку к самому берегу — пусть попробует водяной при бодрствующей ведьме чего нехорошего провернуть. После этого с ощущением внутренней победы уселся на не хрупкую часть поклажи.

— А ты завтракать не собираешься? — Ница после еды решила искупаться, и теперь вышла на берег рядом с парнем, походя отжимая длинные волосы. Абсолютно нагая, разумеется. — Плевун самый вкусный, пока горячий. Остынет — горчить будет.

— Плевун? — удивился Стёпа.

— Это потому, что из-под воды струйкой плюётся — мошек сбивает. А потом прямо с поверхности воды и подбирает, — подошла с другой стороны оборотень. — К утру ночные жуки да мухи в лес летят от воды спать, а дневные — к воде. Вот плевуны к берегу и подходят, хоть руками лови.