Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2
Шрифт:
Барбаросса фыркнула.
— Ну, если на то пошло, я не слышала, чтобы Шабаш нарек кого-то Принцессой, Сеньорой или там Душечкой. Скорее — Дранкой, Жабой, Полимастией, Шавкой, Требухой, Дыркой, Тлёй…
Лжец кивнул, едва не стукнувшись бугристым лбом о стекло.
— Так я и думал. Тавро.
— Что?
— Тавро, — спокойно пояснил гомункул, — Отметина, которой клеймят скот и строптивых рабов. И это не просто украшение, знаешь ли. Тавро — символ подчинения, который невозможно стереть или забыть. Отметка, которая вечно будет напоминать тебе о твоей никчемности, о том, какое положение ты занимаешь и кому служишь. Так и с именами.
Он умен, подумала Барбаросса, машинально поглаживая пальцами отчаянно саднящий ожог на ладони. Умен, наблюдателен и смышлен. Черт, из него, пожалуй, мог бы получится студент!.. Прилежный, толковый, заглядывающий в рот профессорам и штудирующий инкунабулы адских наук без сна и отдыха. Броккенбургские профессора обожают прилежных студентов. Наверняка в скором времени он сделался бы всеобщим любимчиком…
Правда, через неделю кто-то наверняка подсыпал бы ему в банку крысиного яда, решила Барбаросса с мысленным смешком, чересчур уж острый язык. Это тебе не безобидный Мухоглот, которого можно безнаказанно доводить до белого каления…
— Значит, ты была Красоткой, прежде чем сделаться Барбароссой? И долго?
— Полтора года, — неохотно отозвалась она. Меньше всего на свете она собиралась трепаться с гомункулом о своем прошлом, но наблюдать за Малым Замком в гнетущей тишине было чертовски утомительным занятием. Поневоле дашь волю языку, — В Броккенбурге заведено, что ковен, принявший ведьму под свое покровительство, дарит ей новое имя. Но не сразу, а только после того, как она докажет, что имеет на то право. Отличится выдержкой, дисциплиной и соблюдением правил чести. Перейдет из младших сестер в полноправные члены ковена.
— Обряд инициации, — пробормотал Лжец, негромко, будто бы сам себе, — Переход от детского качества ко взрослому. Любопытно.
Нет, подумала Барбаросса, ничуть не любопытно. Это еще одно разочарование, которое ждет тебя на жизненном пути, как груда лошадиного навоза посреди улицы. Изнывая под гнетом старших сестер, месяцами терпя унижения и побои, выполняя роль прислуги и вечного подмастерья, ты воображаешь, что твое новое — настоящее — имя будет красивым или, по меньшей мере, изящным. Будет чем-то вроде фибулы, которой можно скрепить плащ.
Но принимать его с надеждой — то же самое, что принимать чашу с вином из рук Александра Борджиа, у которого ты только что выиграла в кости. Оно, твое новое имя, не упустит возможности ужалить тебя, тем или иным образом.
Она сама мечтала о чем-то звучном. Хлестком, злом, хищном. Об имени, один звук которого заставлял бы людей тревожно замирать, пересчитывая свои грехи и нащупывая взглядом дверь.
Дага. Резня. Травма.
На худой конец — Фальката, Пика или Спата.
Но стала Барбароссой. Можно утешать себя тем, что ее имя — дань памяти Неистовому Фридриху, десятому императору Священной Римской Империи, безумному рыцарю, причастившему итальянских князьков их собственной горячей кровью и способном выйти на бой хоть бы и против самого Сатаны с боевым молотом в руках.
Но достаточно глянуть в начищенную медную крышку от кастрюли, которую в Малом Замке держали вместо зеркала, чтобы понять — нет, не о древних германских императорах думали старшие сестры, подыскивая для нее имя, совсем не о них…
Барби. Крошка Барби. Сестрица Барби.
Ее назвали в честь прелестной фарфоровой
Этих кукол всегда было до черта в витринах. Чертова фарфоровая армия, скалящаяся на тебя из-за стекла. Идя рядом с Котейшеством мимо, она всегда отворачивалась или шла с таким умыслом, чтобы не касаться взглядом их мертвых, безукоризненно раскрашенных лиц. Не потому, что находила что-то неправильное в их фарфоровой красоте — боялась увидеть свое собственное в безжалостном отражении стекла…
Да и похер.
Ее новое имя служит источником для смешков, но это «взрослое» имя, награждая которым, ковен признает твои заслуги. Многие из «батальерок» не могли похвастать и таким — таскали свои прежние, данные еще Шабашем, точно старые, много раз перекроенные и заштопанные платья.
Гаргулья, Холера, Саркома… Несмотря на то, что с Вальпургиевой ночи минуло почти четыре месяца, эти трое не спешили обзаводиться новыми именами. И, как не без злорадства полагала Барбаросса, скорее всего не обзаведутся ими и до четвертого круга.
Гаргулья, кажется, вообще слабо понимает, что такое имя и для чего оно нужно, с ее точки зрения пользы в нем не больше, чем в никелевом свистке для грифа-стервятника. Иногда кажущаяся пугающе мудрой, в другие моменты она обнаруживала в себе такое непонимание человеческой природы, что казалось удивительным, как она вообще способна существовать в одном замке с людьми. Достаточно и того, что раз в месяц Котейшество ловит ее на крыше и сдирает с нее одежду, превратившуюся в грязное рубище, чтобы хоть как-то отстирать после всех ее увлекательных ночных приключений…
Саркома давно могла бы заслужить более почтительное прозвище, если бы соизволила прилагать для этого хоть какие-то усилия. Но, кажется, ее это ничуть не заботило. Выглядящая одновременно насмешливой и равнодушной, она, кажется, вообще воспринимала жизнь как не в меру затянувшуюся шутку, а собственное имя носила с какой-то небрежной гордостью, точно брошь из фальшивого золота.
Про Холеру и говорить нечего. Учитывая все ее делишки, иногда кажется, что Вера Вариола приняла ее в свой ковен только лишь потому, что хотела проверить, как много демонов явятся за ее дымящейся шкурой из Ада, утомленные ее бесконечным распутством…
Некоторые суки носили свои имена с такой гордостью, точно это были драгоценные ордена. Заносчивые вульвы, которые заслуживают быть сожранными стариной Брокком. Другие… Пожалуй, были и те, кто относились к своему имени по-философски, не бравируя им, но и не стыдясь.
А были такие, как Вера Вариола.
Фон Друденхаус по крови, она наверняка могла рассчитывать на права и привилегии, которые кажутся немыслимыми для юных школярок, с боков которых Броккенбург еще не успел ободрать лишний жирок. Может, матриархи Шабаша и были безумными суками, как про них говорили, но даже они должны были испытывать к почтенному семейству фон Друденхаусов если не благоговение, то уж молчаливое уважение. Вера Вариола наверняка могла выбрать любое имя на свой вкус, хоть бы и Принцесса Августина!..