Ведьмы не хотят...
Шрифт:
Но самое любопытное, а для меня ужасное состояло в другом: в сути анти- магических наручников. Их было два типа: блокирующие обычные и блокирующие с изюминкой. Нет, назывались они вообще по-другому, но проще отличать именно так. Первые выглядели самыми обычными, металлические такие с ключиком, но когда ведьма пыталась использовать магию, они поглощали и светились голубовато- серебряным.
А вот те что всегда слабенько светились, как у нас на запястьях, ключей не имели. Защёлкнул такие и с предметом своего проклятья ходишь следующие двадцать четыре часа. Иначе никак, магии у тебя больше нет, наручники поглощали каждую выпускаемую искорку,
Пары в понедельник вечером, разумеется, пропустила. В метро-то было очень странно, на нас косились с половины вагона. Прокофьев невозмутимо держался за поручень, примерно с таким же выражением лица пыталась удержаться на ногах и я. Чтобы хоть не так палиться, шагнула вплотную к нему и взяла за запястье поверх рукава пальто.
Наручники. Нет, так, конечно, видно их было меньше, зато после следующей станции пришлось к Максиму и вовсе прижаться. Привычная толпа на Кольцевой не знала пределов. Мужчина сохранял спокойствие и смотрел в окно. Китайцы тыкали в нас пальцем и громко обсуждали. Ну а что, никогда не видели, на первый взгляд, адекватную пару в метро? В наручниках. И, да, я учила китайский, а потому, в отличие от Прокофьева, стояла и краснела всё больше.
Смешок. Вздрогнула и посмотрела чуть выше. Губы изогнулись в усмешке, даже серые глаза и те откровенно посмеивались.
— А ты как погляжу из смелых, — ухмыляясь заметил Максим. Когда только проснулся и обернулся на меня? — Обычно мною восхищаются украдкой и за моей спиной. Хотя. — Выразительный такой взгляд в мою сторону. — Ты вроде как раз за моей спиной.
Вот как на такое реагировать? Будь он просто почти незнакомым красивым мужиком в моей постели, ответ был бы совершенно другим. Но у Марины мозги всё- таки проснулись, напомнили, что конкретно этот ещё и хочет тебя посадить. Понимал, что я невиновна, особенно с тем не спорил, но всё равно намеревался дело закрыть. На меня повесив. А потому улыбаться ему никак нельзя, так недалеко, чтобы вскружил голову и подсунул подписать чистосердечное. Нет уж, так дело не пойдёт!
Что делаем? Совесть так и не вернулась, а потому продолжая разглядывать голую мужскую грудь, решили хамить.
— Удивляюсь, сколько можно дрыхнуть, — как можно безразличней фыркнула. Получилось даже с раздражением, я прям молодец. — Ты как слон храпишь под боком.
Прокофьев рассмеялся. Пока таращилась, а глаз дёргался, мужчина сел, отчего одеяло, разумеется, сползло. Подался перёд и скользнул пальцами по моему подбородку, заставляя посмотреть себе в глаза. А не ниже.
— Сказала та, что всю ночь пыталась закинуть на меня ногу. От рук же совсем не отбиться было, а от тебя как от печки.
Гад. Почти отскочила назад, да наручники удержали. Максим дёрнул на себя, и я грохнулась сверху, его нос аккурат пришёлся в мою грудь. Красивый гад. Дерзкий. Грубый. Властный. Наручники ещё эти…
— Ты там о чём сейчас думаешь? — раздалось приглушённое.
— Дар свой используй, — отмахнулась. — Узнаешь.
— Мне и дара не нужно, чтобы понять.
Стоило, наверное, к его словам прислушаться. Я же решила проигнорировать и сначала с него слезть. Попыталась, вернее, запуталась ногами в одеяле, плюхнулась обратно, а он только посмеивался. И никак не помогал.
— Максим… как вас там, Георгиевич? А не соизволите ли, наконец, встать, если проснулись и вам так весело? Кто-то сейчас с голоду
Про третье утренне желание смолчала. За вчера хватило потрясений, а вот он меня под дверью отню-юдь не смущался. Сколько там на часах? Мне бы до полудня продержаться, а так самое страшное уже позади.
Логики Прокофьева не понимала. Совсем. У него, видимо, специфический склад ума и ход мыслей.
— Макс, — отозвался он. Ладони вдруг опустились на мою попу и сжали. Шумно вдохнула, а он уже перевернул нас местами и навалился сверху. — Только один человек зовёт меня по имени-отчеству.
И с таким серьёзным выражением на меня смотрел, как будто и не он меня лапал. Моя левая рука, в наручнике, по сути, оказалась зажата, второй же просто не хватило сил его оттолкнуть. От усталости ли, или вся решимость улетучилась, стоило ей упереться в горячую мужскую грудь… Мда, кто-то явно не пренебрегал спортзалом, интересно, каким…
Ёлки. Как всегда не туда! Максим самодовольно улыбался. Не поверю, что от него мой, видимо, голодный взгляд укрылся.
— И кто… он?
Похоже, мой вопрос, пускай и хриплым голосом, застал его врасплох. Удивлённо моргнул.
— Кто-кто?
— Кто тебя зовёт Максимом Георгиевичем?
Карине вроде вчера, но не всегда, да и с такой очевидной издёвкой в голосе.
— Мой отец.
И Макс резко отстранился, утягивая за собой и меня. Встал, спешно накинул висевшую на стуле чёрную рубашку и поволок в сторону ванной. Знаете, осталось впечатление, что на последний вопрос он отвечать не собирался, оно как-то само вырвалось, и теперь ведьмак о том сильно жалел.
Верно или нет, но решила не настаивать и пояснений не требовать. Если верить часам, мне ещё с ним четыре часа в замкнутом ограниченном наручниками пространстве уживаться. Вчера показало насколько оно сложно, ибо недовольство Прокофьева коснулось всего: от интерьера до содержимого холодильника. Аргумент, что на мне кредит, для него аргументом не был.
— Может, подвинешься? — никакой реакции. — Макс? Ма-а-акс!
Дело в том, что ванная у меня в ширину настолько маленькая, что у раковины едва ли помешался один человек. Этот же нелюдь не только умывался сам, но и притащил с собой меня. Если бы нормально встал, в принципе оба бочком могли и поместиться. Так нет же! В самом центре, ровно перед зеркалом и двигаться никак не собирался. Оттолкнуть боком тоже не получалось, отойти — не вариант, притянул обратно, пользуясь наручниками.
Моё несчастное утро только начиналось. После, рассевшись на моей кухне и отказываясь помогать, с меня потребовали завтрак. Мол, женщина иди готовь, так и быть, пододвину стул поближе к плите. Пораздражалась, да голод переубедил. К тому же повод для маленькой мести: не зря готовила, судя по всему, чуть-чуть лучше Нелли Леопольдовны. То есть та вообще не готовила, а я жарила яичницу и варила макароны. На этом всё.
Достала сковородку, разбила яйца, в общем, жарю, ничего не предвещало беды.
— Держи тарелку, — не оборачиваясь, сказала и протянула посуду куда-то назад.
— Макс?
Последнее вырвалось, когда тарелку отпустила и вдруг поняла, что её никто не подхватил. Секунда, и по полу разлетелись осколки, один едва не задел мою ногу, но успела отскочить. Споткнулась, пошатнулась и, отчаянно замахав руками, смела ещё и кружку, а сама свалилась на Прокофьева. Меня опять поймали.
— Взять не мог? — на моём лице отчаянье, устала от него, на его — ухмылка.