Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
То же самое относилось и к Готфриду. Только вместо родителей была церковь и инквизиция.
Тот, кто сказал, что противоположности притягиваются, очевидно слишком хорошо знал физику, и слишком мало понимал в любви.
— Дитрих рассказывал мне, что ты… — он помолчал, подбирая слово, чтобы помягче выразить то ругательство, — довольно легко ведёшь себя с мужчинами.
— Знаешь, — разозлилась Хэлена, — это моё…
— Ты когда-нибудь влюблялась? — перебил он её.
Она посмотрела на него, точно ожидая подвоха или насмешки, а затем отвела взгляд.
— Меня с детства влекло к
Потом были другие мужчины, и в них было что-то, что давало мне жизнь. Я не могу без них, я как будто умираю.
Но любовь… Я читала любовные истории, смотрела на бродячих артистов, но не было в моей жизни мужчины, которого бы я смогла полюбить всем сердцем, как героини эпических саг. Все они были какими-то… не такими, каких мне хотелось. Слабыми, приземлёнными, обычными.
Поэтому идея соблазнить самого дьявола показалась мне настолько безумной и при том возбуждающей, что я не смогла устоять. Я искала его, и Мать сказала мне, что может помочь. Но я, в свою очередь, должна вернуть Эрику, потому что дьяволу нужен дар, невинная девушка. Что мне оставалось делать? Вот я и пыталась разлучить вас, чтобы хоть кончиками пальцев прикоснуться к самому царю Преисподней. Я влюбилась в мечту, а всё это оказалось сплошным обманом. Мы верим тем, кто обещает исполнить наши мечты, но мечты привлекательны лишь потому, что лишены обыденности.
Хэлена вздохнула, а Готфрид обошёл её сзади и промолвил:
— Нет ничего безумнее, чем желать возлечь с дьяволом.
С этими словами он схватил её и повалил на постель. Та сначала растерялась, решив что Готфрид изнасилует её, но когда на белых руках сошлась верёвка, туго стянув их, ведьма по-настоящему испугалась:
— Ты хочешь оставить меня тут?
Он затянул узел на резном выступе спинки и сказал:
— Нет, я тебя здесь оставляю.
И ушёл.
— Будь ты проклят, дурак! Вы с ней никогда не будете счастливы! — кричала она вслед.
Он не слышал. Он закрыл дверь на ключ, и его тёмный силуэт скользнул в окне.
Хэлена подёргала верёвки, попыталась дотянуться зубами до узлов, но тщетно.
Дьявол… действительно ли Фёрнер был тем самым дьяволом? Да, по версии Готфрида всё достаточно чётко и логично, но вот его логика боролась с чувством Хэлены. С чувством, что это разные люди. Этот взгляд… Разве у Фёрнера такой же взгляд? Сложно вспомнить, потому что смотреть викарию в глаза она никогда не отваживалась. Тогда почему он бежал? Боялся, что его поймают и ему придётся признать свою вину и позор перед Иоганном Георгом, пойти на казнь за свой грех? Уж как ни любил бы епископ своего верного викария, а протокол пришлось бы составить.
Хэлена чувствовала, что упустила что-то важное… но что? дьявол вырвался с поляны, побежал, исчез во тьме… Побежал! Она чуть не задохнулась от восторга, а сердце бешено забилось. Да разве мог шестидесятилетний старик так бегать? Лишить Эрику невинности — вполне, Хэлене встречались и не такие, но вот быстро и долго бежать — нет. Так мог только молодой. Да и стал
От этих мыслей сердце Хэлены возликовало и она не смогла сдержать довольной улыбки, какая появляется на губах после ночи с любимым мужчиной.
Сгущался вечер. Епископский викарий Фридрих Фёрнер стоял перед окном, но стекло почти не запотевало от его дыхания. Он о чём-то думал, напряжённо кусая губы и поглаживая бороду особым своим жестом. Как всё-таки скоротечно всё, как мелочны и преходящи мирские блага. И как тщетны деяния наши на земле. И как сложно быть таким, каким тебя хотят видеть — возвышенным, мудрым, почти божественным. Видит Бог, пошёл уже шестой десяток, а старая и измотанная плоть всё норовит взять своё. Плоти хочется празднеств, гуляний, хмельного пива и сытной еды, хотя кости уже ломит от непогоды, а в груди что-то болит вот уже с полудня. Оттого так паршиво на душе, и хочется бросить всё… однако дело нужно закончить. Поэтому Фёрнер достал из шкафа новую стопку бумаг.
Ганс Шталь косо глянул на плоды своих трудов, и потом снова опустил глаза в записи.
Викарий перебрал протоколы: дело Путцера, Фогельбаум, Фридман… Всё они отправились в камин. Взяв кочергу, Фёрнер закопал документы в угли, чтобы они быстрее прогорели. Какое-то время он наблюдал, как исписанная убористым почерком бумага чернеет и сворачивается, словно в агонии, как над ней взлетают снопы искр и исчезают в дымоходе.
Потом Фёрнер пригласил в кабинет сержанта Вебера и проговорил:
— Извольте взять живым или мёртвым Готфрида Айзанханга, проживающего по улице Геллерштрассе, дом шестнадцать. Он обвиняется в ереси и сговоре с тёмными силами. Ордер выдаст герр Шталь.
— Слушаюсь!
— Также соберите, пожалуйста, тех солдат, кто больше всего боится и ненавидит колдовство… И пригласите Байера.
Когда с делами было покончено, а ландскнехты отправились выполнять свои поручения, викарий вернулся к окну и стал наблюдать за медленным танцем снежинок на тёмной глади реки. Эти маленькие белые бабочки, знаменующие приход зимы, пока радуют глаз. Сколько лет каждую зиму они вот так падают с небес, а всё равно каждый раз как впервые. Смотришь на них и вспоминаешь, как когда-то мальчишкой ещё бегал по первому снегу, как топтал белоснежное покрывало зимы, как пытался лепить первые, мокрые и холодные снежки.
А теперь уже не побегаешь. Теперь вот стоишь перед окном и думаешь, что надо бы пораньше уйти, а не то, чего доброго, поднимется ветер или совсем похолодает, и кости будут ныть так, что взвоешь подобно волку.
— Герр Шталь, — обратился Фёрнер к секретарю. — Я сейчас собираюсь домой, что-то расхворался…
— Идите, идите, ваше преосвященство! — затараторил писарь. — И дай Бог вам здоровья.
— Хорошо, хорошо, — кивнул викарий. — Закроешь за собой кабинет и отдашь ключи начальнику стражи.