Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
— Ах, ты же не знаешь… — девочка прикусила губу и осторожно посмотрела на Хэлену.
— Чего не знаю? — спросила она, затаив дыхание.
— Говорят, что император вроде бы решил запретить инквизицию в Бамберге. Поэтому викарий и епископ сейчас суетятся, как тараканы, — сказала Ина, подавив смешок, а потом снова горестно посмотрела на Хэлену. — Говорят, что они уничтожают все дела, в которых недостаточно улик, которые могут доказать, что они казнили невинных жителей. Но вместе с этим они избавляются от свидетелей. Говорят, что Труденхаус почти опустел. В последнее
Сердце Хэлены будто остановилось. Маму. Сожгли. Она попыталась понять, как это, но не могла. Мама по прежнему была в памяти, живая и здоровая. Такая, какой она её больше никогда не увидит.
Хэлена снова сдержала слёзы, хотя одна из них всё же скатилась по щеке.
А потом позвали ужинать. Девушки задули свечи, спустились вниз и чинно уселись за стол, словно ничего не произошло. К еде, видимо с претензией на изысканность, подали вилки. Хэлена взяла непривычный инструмент так, как берут перо. Несмотря на то, что мыслями она сейчас была далеко, не хотелось ударить в грязь лицом в доме Ины.
Помолились. Хэлена поймала заговорщицкий взгляд Ины и тайком кивнула ей. Ведьмы, которые благодарят Господа за хлеб насущный.
— Беттина, у нас кончаются продукты, так что завтра ты сходишь со мной на рынок.
— Да, мама. Кстати, дядя Бартль сказал, что забил сегодня барашка, так что мясо будет свежее.
— Хорошо. Что он ещё рассказывал?
— Я забегала к нему ненадолго. Он передавал отцу привет и сказал, что до сих пор завидует.
— Если бы дядя Бартль поменьше завидовал, то давно бы нашёл себе женщину, ничем не хуже нашей мамы… — усмехнулся отец.
— Ну что ты, Пауль, он ведь шутит. Чему тут завидовать? — зарделась мать.
— Как чему? Да ты у нас первая красавица в городе!
— Да, мама!
— Ой, ну перестаньте…
Вся эта домашняя болтовня, уютная, милая, тёплая, но чужая, не оставила Хэлену равнодушной. Какое-то время она сдерживалась, ковыряя вилкой в тарелке, но потом душный поток слёз всё-таки хлынул. Она пыталась скрыть рыдания, прятала лицо, но всхлипы и судорожные вздохи прорвались наружу. Едва не обронив вилку, Хэлена поднялась, тихо извинилась, ни на кого не глядя, и убежала наверх. Пусть думают, что хотят.
Горькие слёзы капали из глаз ведьмы. Они душили её, а тело заходилось в судорогах. В душе девушки смешались боль и гнев. Ну почему всё пошло так? За что богиня наказывает её?
Хэлена сидела на постели Ины в темноте, уронив голову на руки, и беззвучно рыдала. Они часто ссорились с матерью, но от этого она не любила её меньше. Более того, мать для неё всегда была идеалом, такой, какой Хэлена мечтала стать когда-нибудь. Они даже не попрощались. Не увиделись напоследок. А отец? Она ведь ни разу не навестила их в тюрьме. Пусть это было опасно — всё равно, можно было попытаться, договориться, отвести глаза страже… Где теперь похоронена её семья? Почему так вышло? Раньше казалось, что всегда есть кто-то, кто ждёт и любит тебя. А теперь вдруг понимаешь,
Девушка расправила спутанные волосы и посмотрела через щель в ставнях на звёздное небо. Ненависть и злоба жгли её изнутри. Все мысли были только об убийстве, о мести, казалось даже слёзы её пропитались этим ядом… Ядовитый взгляд — так ей говорили всегда.
Ведьма нащупала книгу Эбенхольца. Всё ещё не в силах унять рыдания, она открыла её и стала листать. Горькие, ядовитые слёзы исступлённой ненависти капали на страницы, пропитывали засаленную и помятую бумагу. Даже в темноте было видно, как расплываются чернила по страницам. Наговор рождался сам собой: в нём была горечь потери и презрение, злоба, самоотверженная ненависть к убийце.
Слёзы блестели в свете с улицы, падая на страницы книги и словно чернели в полёте. Эта видимость придавала Хэлене остервенелости, отчаянной и свирепой злобы, которую она выплёскивала в конвульсивных рыданиях. Убийца заплатит. Пусть он попробует ту горечь, что принёс в дома и семьи Бамберга.
Давным-давно, когда Хэлена была ещё совсем ребёнком, и её впервые привели в ковен, Мать сказала, взглянув ей в глаза: «Твои слёзы могут убить». Но Хэлена так и не поняла, что она имела в виду. По крайней мере именно слёзы её были такими же как у всех — солёными.
Утро было отвратительным, промозглым, а серый дождик за окном довершал картину душевного смятения Хэлены.
Родители Беттины ушли. Девочка начала споро собирать на стол, а Хэлена помогала ей.
— Я ведь тебе не говорила, Хэлена, что сегодня ночью вся община собирается, чтобы выбрать новую жрицу.
— Новую? — удивилась она. — А как же Мать?
— Вчера вечером, до того как ты пришла, заходил Барс. Он сказал мне, что Мать поймали, и теперь нужно выбрать другую жрицу, а потом бежать на юг.
От этих вестей Хэлене стало совсем плохо.
— Когда её поймали?
Ина пожала плечиками.
— Пойдём со мной на собрание, — предложила она. — Я буду за то, чтобы ты стала жрицей. Барс обещал зайти за мной вечером. Мы сядем и поговорим.
— Х-хорошо, — сказала Хэлена, ничего не воспринимая.
В голове не укладывалось, как мог её привычный старый мир рухнуть в одночасье? Родители, Мать, Путцер — никого из них уже нет, а в её доме живут чужие люди. Нужно теперь бежать из города как можно скорее. Надежду давала только рогатая маска. Быть может её обладатель сможет помочь Матери или ковену? Тогда бы Хэлену приняли обратно, тогда не было бы так страшно и одиноко.
— Так ты идёшь, Хэлена? — спросила Беттина, доедая гороховую кашу.
— Иду, — решительно кивнула она.
Потом до самого вечера они сидели в комнате Ины, и Хэлена учила её гадать на картах. Самой ей выпала «дорога». Видимо, в ковен её не примут, зато она сможет уехать куда-нибудь далеко от этого города.
Когда солнце начало клониться к закату, а дождь чуть ослабел, Хэлена засобиралась.
— Куда ты? — спросила Ина, складывая карты в колоду.
— Надо закончить пару дел, — сказала она.