Ведьмы.Ру 2
Шрифт:
— … мы должны заглянуть в твой мозг… мы подчиним твою волю…
— Обойдётесь, — Наум Егорович окинул комнату взглядом.
Микрофоны… да, пожалуй, микрофоны поставить несложно. Они ж есть совсем махонькие, воткнёшь в тот же матрац или под него и готово. А вот камера если, то дело другое.
Сетка на потолке плотно прилегала к серебристым стенам.
Нет, камеру сюда сложнее воткнуть. А вот обнаружить её проще. Крапивин же точно сумел бы сопоставить одно с другим. Наум Егорович, конечно, больше
Тем паче сестрица должна была докладывать о происходящем.
Так что…
Он ещё раз огляделся.
— … ты чувствуешь нашу силу… ты чувствуешь нашу волю…
— Нет! — взвизгнул он тоненько, потому как мало ли, вдруг в обе стороны передача идёт. — Вы не заставите меня…
Душу резануло фальшью. Ну не актёр Наум Егорович. Совершенно не актёр. Оставалось надеяться, что на той стороне подвоха не ждут и в целом-то не обладают особыми познаниями в актёрском мастерстве.
— Я не позволю…
— Ты наш, ты наш…
Интересно, это запись стоит или кого-то посадили нашёптывать? С записью проще, но человек и подыграть может, момент поймать правильный.
— Сдайся, сдайся…
— А вот хрен вам! Хрен! — получилось, кажется, лучше.
И Наум Егорович бочком выскочил из спальни.
Ещё одна комната. Зал, похоже. Старый, будто в прошлое попал. Ковры на стенах. Ковёр на полу. Стенка, помнится, модная когда-то. Науму Егоровичу родители такую на свадьбу поднесли. И Евдокиюшка потом ещё вздыхала, что не получится забрать на Севера, куда его почти сразу после свадьбы начальство спровадило. Потом была Тверь, потом — юга с их степями, жарой и плантациями мака, очень полюбившегося местному населению. И совсем не потому, что оно выпечкою баловалось.
Чего только не было.
Пока служил, пока возвращался, то и мода сменилась. А стенка так и стоит у родителей. Правда, матушка всё обещает её отдать, наследством, мол… ладно, эта была такой же, только пыльною. И хрусталь внутри тоже не блестел. Вон, рог лежит.
И хрустальные стопочки по три штучки в стороны от рога. За ними бокалы низенькие и широкие, ну а дальше — для шампанского, узкие. Полный комплект.
И фарфоровая рыба-графин разявила рот, заткнутый золочёною пробкой.
Это ж прям даже не матушкино, это у бабули Наума Егоровича такое было.
— Ты не сможешь вечно сопротивляться… — шепоток здесь был громче, яснее. Ага… и определялся чётко. Вон, в букете пластиковых роз прячется. Букет засунули в хрустальную же вазу. — Ты наш… твой мозг принадлежит…
Прикусив язык, Наум Егорович вышел. А вот четвёртая комната заперта. Сестрицы? Похоже, что да. Следы её присутствия обнаружились на кухне.
Яркая скатерть.
Занавесочки, прихваченные широкими завязками. Современные жалюзи. Газовая панель. И пустой квадрат
Микроволновка с разбитой дверцей.
Наум Егорович пошевелил ею.
— Ты сходишь с ума, — сказал голос изнутри. — Признай это. Тебе мерещатся голоса, которых нет. Ты придумал…
— И что мне делать? — поинтересовался Наум, озираясь.
Холодильник древний. А на столе, прикрытый салфеткой, обед.
— Сдаться. Вызвать врачей.
— Не хочу!
— Врачи помогут. Они дадут лекарство и не будет никаких голосов.
Какая ответственная шизофрения. И главное, совет-то разумный.
— Нет!
— Тогда пообедай. Ты сегодня не завтракал.
— Откуда ты знаешь?
Странно говорить с голосом из микроволновки. А ещё с этого голоса станется Наума Егоровича раскусить. Вдруг он с Крапивиным знаком куда ближе, чем тот шепоток?
— Знаю. Я всё про тебя знаю, — голос опять перешел на шипение. — Скоро они придут. Поешь. Надо поесть…
Какой настойчивый.
А вот и обед. Выглядит ничего так. Борщец и плошечка со сметаной к нему, чёрный хлебушек, посыпанный тмином. Красота. И пюрешечка с котлеткой на второе.
Салат из свеклы с чесноком.
А ещё компот.
Кольнула совесть: готовили явно не для Наума Егоровича.
— Кушай, пока ты кушаешь, я их не пущу.
— Спасибо.
— Ты сегодня решил пообщаться?
Ага, то есть, прежде Крапивин общения избегал.
— Так… да… как-то вот… не знаю, — Наум Егорович зачерпнул ложку. Борщ хороший, почти как у Евдокиюшки. — А не надо?
— Наоборот. Надо. Ты перестал убегать от проблемы. Это начало пути к выздоровлению. Ты же хочешь выздороветь?
— Хочу.
— Тогда кушай.
Вот интересно, куда и чего подсыпали? Иначе откуда такая нечеловеческая забота о режиме питания. В котлеты? Нет, в мясо сложно. К тому же его жарят, а это не всегда полезно для лекарств. В пюре тоже. А вот борщ — вполне. И чесноку в него положили, что говорится, от души.
Никак пытались заглушить привкус.
— Кушаю я, кушаю, — Наум Егорович покосился на раковину.
Нет. Мало ли. Вдруг да квартиру осмотрят, найдут борщ… так что есть придётся. Ладно, одна надежда, что антидот всё-таки сработает.
— Ложечку за маму… ложечку за папу, — продолжал изгаляться голос.
— Помолчи.
— Тогда они придут…
А вот накрывать стало уже после того, как Наум котлету доел. Чего? Не пропадать же добру. И компотик сладенький, из сухих яблок да с изюмом, он такой очень даже любит.
Сначала прошла дрожь по пальцам.
И резко в пот шибануло.
Судорога дёрнула ногу.
— Плохо… — выдохнул он. — Что со мной? Что…
— Это они, — уверенно произнёс голос. — Они до тебя добрались. Ты должен бежать!