Ведомственный притон

Романов Сергей Александрович

— Мы будем очень тебе благодарны, если ты честно расскажешь о вашем тесном сотрудничестве с «нравственниками», — добавил Фочкин.

Ляля отшвырнула от себя раскрытую тетрадь:

— С ума сошли?! Они же нас живыми похоронят! Я ничего не знаю и ничего писать не буду. Я вообще человек маленький: меня выбрали, я поехала. А кто и с кем там сотрудничает, меня мало касается.

— Пока не напишешь, — отсюда тебе не выйти, — постарался напустить испуг Фочкин. — Свяжем, на хрен, заклеим пасть и наручниками прицепим к батарее. Подохнешь

тут, и искать тебя никто не будет.

Катышев, не одобряя методов омоновцев, дотянулся до тетради, разгладил ладонью примятую страницу и положил ее девице на колени:

— Хорошо, Лялечка, ты пока только опровергни свое ранее написанное заявление. Итак, начальнику службы собственной безопасности…

Молящими глазами она посмотрела на Фочкина, затем перевела взгляд на Блинкова:

— Давайте я лучше отработаю. Сколько вам надо? День, два, неделю. Я ваша… Но писать ничего не буду. Хоть убейте! Впрочем, если не вы, так они убьют.

Катышев потянулся, нехотя зевнул и поднялся со стула:

— Вот еще, руки и все остальное пачкать! Отработать тебе — только удовольствие получить. Смотри, какие парни около тебя собрались! Да и убивать нет смысла. Ты и твоя подруга нам еще понадобитесь. А вот заглянуть в твою сумочку не мешает. А ну, как там… Товарищ Блинков, произведите, пожалуйста, тщательный досмотр этого ридикюля!

Он швырнул сумку омоновцу. Блинков, не церемонясь, расстегнул «молнию» и высыпал все принадлежности на пожеванную и давно не стиранную скатерть круглого стола. Движением руки он разгреб гору, состоящую из парфюмерных принадлежностей, упаковок с презервативами и помятых банкнот, и только потом двумя пальчиками извлек целлофановый пакетик с белым порошком. По его удивленной физиономии Катышев увидел, что он вовсе не рассчитывал найти в сумке проститутки такую значительную улику.

— Вот! — только и нашелся, что сказать, Блинков, не выпуская из пальцев пакетика.

Фочкин и Ляля также не сводили глаз с неожиданной находки.

— Что это такое? — в свою очередь изумился Катышев и, требуя объяснения, повернулся к гостье.

— Я не знаю, у меня этого не было, — хрустнув пальцами, чуть слышно ответила она и тут же соскочила с дивана. — Это вы подбросили!

Не обращая внимания на истерику, Катышев, выхватив пакетик из рук Блинкова и тут же открыв, сунул в него кончик носа:

— Кокаин. Ей-богу, кокаин. — Он поддел пальцем порошок и прикоснулся им к языку. — Чистый кокаин!

— Граммов десять — пятнадцать — целое состояние! — оценивающе глядя на пакетик, сказал Фочкин. — Тысячи на полторы долларов и годков на пять тюрьмы потянет.

— Не было у меня никакого кокаина, я вообще никогда не употребляла наркотики! — продолжала истерику Ляля.

— Мы тебе верим! Сама не употребляла — другим продавала, — ответил Катышев и обратился к Блинкову: — Сергей, найди понятых, будем оформлять.

Ляля кинулась с ногами на диван, забилась в угол

и закрыла лицо ладонями:

— Суки вы, менты поганые, сволочи!

— Кого ты, дорогая, имеешь в виду? — постарался уточнить Фочкин. — Нас или тех, кто тебя под клиентов подкладывал и заяву заставил написать? Так мы тебя пока и пальцем не тронули!

Она убрала ладони, размазывая по щекам тушь и губную помаду, затравленно посмотрела на Фочкина:

— И те сволочи, и вы не лучше, раз действуете такими методами. Это же подстава!

— Так и ты нас подставила! Разве не так? — с рассеянной улыбкой произнес Блинков.

Она резко соскочила с дивана, прошла к столу и, заняв единственный стул, требовательно сказала:

— Бумагу дайте, что надо писать? Завтра же уеду из этой Москвы!

— Вот это совсем другой разговор, — подкладывая тетрадь, сказал Катышев и обратился к Фочкину: — Диктуй, Олег, как было дело…

Она писала широко, но быстро, порой Фочкин и Блинков даже не успевали сформулировать мысли. В течение часа добрая половина ученической тетрадки была заполнена ее почерком. Расписавшись под заявлением, она швырнула карандаш на стол и устремила неподвижный взгляд в ночное окно, не удостоившееся в этой квартире даже простых занавесок.

— Вы бы, менты, между собой сначала разобрались!

Ишачим на вас, как проклятые, обслуживаем, ублажаем, а вы даже наш заработок между собой поделить не можете. Хотя, по большому счету, вы те же проститутки, только в погонах и с пистолетами.

— Ты с обвинениями осторожней, подруга интимного фронта! — вспылил Блинков.

— Не сомневайся, Ляля, — махнув в сторону Блинкова и нежно взяв тетрадь, ответил Катышев, — вот теперь мы, менты поганые, все по-братски и поделим. Каждый получит свою долю от вашего нелегкого бизнеса.

Она поднялась:

— Я свободна?

— В принципе, у нас больше нет оснований тебя задерживать, — посмотрел ей в глаза Катышев. — Ты хотела покинуть Москву?

— Надо паспорт у мамки забрать, — в ее голосе появилась тревога и безнадежность. — Только она не отдаст. Как всегда, скажет, что я свой хлеб еще не отработала.

— А кто такая твоя мамка? Как ее зовут? Фамилия, имя, отчество… — спросил Фочкин.

Девушка скривила губки и передернула плечами:

— Мамка-Танька. Вот и все. А как фамилия и отчество? Зачем нам это? У нас не принято фамильярничать…

— Это та, с которой мы расплачивались?

— Нет, это попка. Местный менеджер. Мамка-Танька — там! — Она показала пальцем в потолок.

— И где живет, не знаешь?

— Она нас к себе в гости не приглашает. Правда, ходит слух, что когда-то работала в детской комнате милиции.

— В детской комнате милиции? — нисколько не поверил в слова девушки Блинков. — Выдумают же!

— Всякое в этой жизни случается, — отозвался Фочкин. — А где ваш бордель находится, в который мы так с вами и не доехали?