Вегетация

Иванов Алексей Викторович

— Сейчас объясню… — поморщился Холодовский.

Объяснить он не успел. Из мотолыги вылетел бешеный вопль.

— С-сука, блядь!.. — донеслась яростная ругань бойца.

Командир патруля мгновенно отскочил, нацелив автомат на бригаду.

— Всем на колени, руки за голову! — рявкнул он.

— Мамочки!.. — плачуще сказала перепуганная Талка.

Бригада — и Холодовский тоже, — суетливо топчась, вразнобой опустилась на колени. Как было приказано, все задрали руки за голову.

Младший боец выволок из мотолыги Щуку; она извивалась и орала, руки у неё уже были сцеплены позади пластиковыми наручниками.

— Взял эту лярву! —

крикнул младший боец.

— Она приблудная, к огню вышла, — хмуро пояснил Холодовский.

— И двое лишних — приблудные, — усмехнулся командир. — И мотолыга.

Младший подтащил Щуку к бригаде и поставил на колени.

— Старшой, давай договариваться, — вздохнул Холодовский. — Баба эта не наша. А мы заплатим и уедем.

— У них с мотолыги целый арсенал, — охотно доложил младший боец. — Верняк, что половина не зарегистрирована.

— Нам на чумоходы с голым хуем идти, мудила? — вдруг просипел Калдей.

Младший боец примерился и пнул его берцем в брюхо. Калдей согнулся, упав на карачки, и захрипел.

— В умелых руках и хуй — балалайка, — назидательно заметил командир.

Видно было, что настроение у него заиграло. Что ж, он поймал фарт: сцапал беглую, да ещё заграбастал и нарушителей с трофеями.

— Подставила ты нас, подруга, — шепнула Алёна Щуке.

Щука злобно сплюнула в траву.

— Договариваться мне с убытка будет, — сказал Холодовскому командир патруля. — За вас премию дадут, ваши пушки мы продадим, а на мотолыге в увольнительную на рыбалку с пацанами будем ездить. Извини, дядя.

— Ты нас хлеба лишаешь.

— Хлеба вам на киче дадут, пока разборки крутятся.

Бригада в ряд стояла на коленях, освещённая синими сполохами костра. Прожектор джипа бил в борт мотолыги. Два бойца с автоматами смотрели на свою добычу, прикидывая, что сейчас надо сделать.

Тёмная и мохнатая стена елового леса вдруг зашевелилась за их спинами — они этого не заметили, а деревья раздались в стороны, и на площадку рума из чащи широко и уверенно вышагнул огромный харвер. Длиннющая ручища пронеслась по небу, в отсветах костра блеснули механизмы внутри челюстей распахнутого чокера, и харвестер схватил командира патруля, как хватают стакан со стола. Командир не сумел даже завопить. Чокер беспощадно сжался, взмыл в воздух и на мгновение завис — ноги командира торчали из стального кулака и дёргались, а потом харвестер с высоты швырнул искромсанного человека обратно на землю. Безвольной тряпичной куклой командир упал прямо в синий костёр, и костёр взорвался искрами и головнями.

Талка завизжала. Бригада мгновенно рассыпалась: люди метнулись прочь кто куда, будто крысы в темноту. Возле трупа, что лежал в углях костровища, остались только Алёна и Холодовский — они уже всё поняли.

Второй боец и не пытался стрелять. Забыв о командире, он опрометью бросился к джипу и заскочил на водительское место. А харвер, как исполинская сороконожка, поблёскивая во мраке, плавным и мощным движением тоже проскользнул к джипу, задрал ногу, подобно коню, и с лязгом обрушил её на решётку интерфератора. Переднюю часть кабины смяло; решётка задралась углом; отскочило, треснув, лобовое стекло. Харвер выдернул копыто и снова с грохотом и скрежетом топнул по автомобилю, потом снова и снова. Джип осел в траву, его передние колёса вывихнулись, бампер врылся в землю, и кабина сплющилась, точно картонная коробка под сапогом. Прожектор погас, движок захлебнулся. Боец в кабине, без сомнений, был раздавлен насмерть.

Харвестер

замер, не завершив последнего удара. В его утробе тихо гудел мотор. Дверь рубки, сверкнув, открылась, и наружу высунулся Егор Лексеич.

— Эй! — заорал он в темноту, окликая свою разбежавшуюся бригаду. — Куда сдриснули?.. Все живо в мотолыгу и валим отсюда!

32

Дорога на Татлы

Митя и Маринка ожидали бригаду за горой Сундукташ на пересечении просек. Егор Лексеич оставил их на проторенной дороге, а сам через заросли на харвере ушагал к мотолыге. Митя с Маринкой не возражали. Их и так уже растрясло до невозможности: даже на просеке мопеды прыгали по валежнику точно горные козлы, рули вырывались из рук, зуб на зуб не попадал.

— Как Егору Алексеичу удалось раздобыть харвестер? — спросил Митя.

Они сидели рядом на стволе упавшей сосны. Митя накинул Маринке на плечи свою куртку. Ему это было приятно, и ей тоже понравилась забота.

— Долгая, блин, история, — вздохнула Маринка.

Ещё на каменной реке дядь Гора успел ей всё объяснить, но она боялась, что не сможет рассказать так же гладко и красиво, как говорил сам Митя.

— Колись давай, — поторопил Митя, как поторопил бы Серёга.

Маринка рассмеялась.

На свою зверюгу Егор Лексеич наткнулся год назад под горой Иремель. Чумоход полез в болото за горючим и застрял намертво; болото оказалось не бризоловым, и чумоход сдох. Митя легко представил ту картину: глухая топь с чёрными корягами, вокруг — гнилой лес-жидняк, а над ним — голубая громада горы… И в топи, задрав угловатые колени, кособоко раскорячился харвестер, облепленный тиной и ряской. Словно в последней мольбе о помощи, он задрал к небу суставчатую лапу с раззявленным челюстным захватом…

Егор Лексеич нанял в Челябе хакера, и тот украл у китайцев виртуальную модель комбайна. По опциям модели айтишники разработали операционный комплекс для ручного управления харвестером. Потом на болоте Егор Лексеич прочистил химикатами электронную начинку попавшего в ловушку комбайна, убил старую программу и ввёл новую. Так у бригадира Типалова появился дрессированный харвер. Егор Лексеич прятал его от всех — ну, кроме Петра.

Из глубины леса по просеке дополз шум двигателей; вскоре в темноте вспыхнула мощная фара, а за ней обрисовался шестиногий харвер. Он шёл первым. Свою руку с чокером он сложил на спину, чтобы не мешала, а путь расчищал циркулярной пилой на манипуляторе — мелкие деревца, выросшие на просеке, валились как трава. За харвером ехал транспортёр бригады.

Здоровенный шестиногий комбайн, не останавливаясь, тяжко протопал мимо Мити и Маринки, отступивших от просеки в кусты. Егор Лексеич на ходу открыл дверь кабины и крикнул сверху:

— Бросайте мопеды, залазьте в мотолыгу!

В кабине харвестера Егор Лексеич смотрел на мониторы, а не на дорогу, освещённую дальнобойным лучом. В автоматическом режиме комбайн почти не требовал участия водителя. Кресло приятно пружинило, поглощая толчки; при спокойной ходьбе кабину плавно покачивало, будто на длинных волнах. На кронштейне висела перчатка гаунтлет-пульта — им управлялась рука с чокером. Егор Лексеич гордился своей машиной. Никто из бригадиров не сумел обуздать чумоход, только он один. Он помнил, как в тот день на болоте, сидя в кабине, он страшно разволновался, когда мёртвый комбайн вдруг ожил, зашевелился под ним, приподнялся на ногах и начал выбираться на сушу…