Вегетация

Иванов Алексей Викторович

Из кудлатых зелёных зарослей на склоне Муруна выскочил серый столб дыма, пыли, древесного праха и сорванной хвои. Камера не транслировала звук, всё происходило в жуткой тишине. Вокруг столба вниз по склону по дуге медленной и тяжкой волной начали безмолвно рушиться деревья, образуя ровный веерный вывал. Издалека и сверху это выглядело даже красиво — будто взрыв величественно развёл руки, распахивая объятия в сторону долины.

— Впечатляет, — заметил Холодовский.

И в это время у Егора Лексеича зазвонил телефон.

Номер был незнакомым,

но Егор Лексеич принял вызов. На экранчике появился молодой мужик в плотной джинсовой куртке. Чёрная борода и усы коротко и аккуратно подстрижены, виски подбриты, модная стрижка.

— Не узнаёшь, Типал? — весело спросил мужик. — Я Алабай.

Егор Лексеич даже как-то словно просел внутри себя. На мгновение ему почудилось, что это и есть та судорога леса, о которой говорила Щука: он взорвал бомбу — и тотчас звонит враг, против которого взрыв и направлен.

— Откуда мой номер взял? — Егор Лексеич еле сообразил, что спросить.

— Ароян дал. Потолкуем, бригадир?

К Егору Лексеичу тихо придвинулся Холодовский — он тоже хотел видеть.

— Я всё знаю о тебе, — сообщил Алабай. — Знаю, сколько у тебя припасов и сколько людей, знаю про харвер и мотолыгу, знаю, что у тебя новый Бродяга. И ты сейчас в капкане, Типал. И бойцов у нас поровну. Предлагаю сделку.

Картинка на экране была построена со вкусом. Алабай — он расположился в раскладном кресле на платформе путеукладчика — снимал себя со штатива на фоне могучей крановой стрелы. У ног его сидел большой рыжий пёс — тот самый алабай, в честь которого бригадиру «спортсменов» и дали прозвище.

— Какую сделку? — проскрипел Егор Лексеич.

— Условия следующие, — Алабай широко и белозубо улыбнулся. — Ты отдаёшь мне своего Бродягу и сваливаешь отсюда. А я с каждого «вожака» выплачиваю тебе полкуска. Гарантом будет Ароян: он не обманет, сам знаешь. Подумай. Ты же корыстный сукин сын, но не дурак. Зачем нам бойня?

Егор Лексеич сразу уловил суть — и сразу понял, что условия хорошие. Если следовать здравому смыслу, то надо принять их без оговорок. Но Егор Лексеич не хотел подчиняться здравому смыслу. И подчиняться Алабаю он тоже не хотел. Он — бывалый бригадир, а этот «спортсмен» — хлыщ городской. Тренажёры, стероиды и гаджеты — вот что такое Алабай. В здешних лесах он, Типалов, через такие переделки прошёл, что Алабаю и в кошмарах не снилось. Такими Алабаями он жопу вытирал. Он не потерпит чужой воли над собой.

— Иди на хуй, — выдохнул Егор Лексеич и с облегчением отключил связь.

Холодовский ничем не проявил своих чувств.

— Что скажешь, Саня? — поглядел на него Егор Лексеич.

Припекало солнце, шумела речка, над осокой блестели стрекозы.

— Алабай знает про харвер и Бродягу, — задумчиво произнёс Холодовский. — И он успел перескочить на Инзер, хотя двинуться по Инзеру ты решил только сегодня утром… Лексеич, у нас в бригаде — шпион Алабая.

Егор Лексеич потёр небритый подбородок.

— Да, — просто согласился он.

Холодовский был удовлетворён,

ведь бригадир не стал с ним спорить.

— Алабай на путеукладчике сидит, — Холодовский поднялся на ноги и принялся отряхиваться. — А путеукладчик находится километрах в трёх от нас, караулит нижний мост, я с коптера заметил… Лексеич, давай я схожу туда и пристрелю Алабая. Разве сложно? Без Алабая его бригада — ноль.

— На путеукладчике с Алабаем как минимум двое.

— Ну так и я в лоб атаковать не буду. Залягу в кустах с автоматом и выжду, когда Алабай сам под огонь подставится.

Егор Лексеич, прищурившись, посмотрел на Холодовского снизу вверх. Холодовский загораживал солнце — высокий, стройный, сплошь тёмный, но в слепящем ореоле. Он казался оружием — точным и беспощадным.

— Лады, — кивнул Егор Лексеич.

Холодовский направился к мотолыге — к бригаде, что отдыхала в сетчатой тени откинутой решётки. Сначала Холодовский влез в мотолыгу и достал свой автомат, проверил рожок, рассовал по карманам то, что могло пригодиться, а потом спрыгнул обратно в траву.

— Буду «спортсменов» щёлкать, — буднично оповестил он. — Кто со мной?

Первым подскочил Костик:

— Я! Меня возьми!

— Куда?! — Алёна схватила его за шиворот. — Не пущу!

— Да ёбанный в рот, мам! — взвыл Костик.

— Не пущу! — с непробиваемым упрямством повторила Алёна.

— Меня возьмёшь? — прищурилась на Холодовского Маринка.

— Нет, — без колебаний ответил Холодовский.

Это было такое откровенное «нет», что Маринка сразу полыхнула — но смолчала. А Серёга выдохнул с облегчением — не надо никуда тащиться.

Больше желающих не отыскалось. Калдей дрых в траве, а Фудин сделал вид, что чем-то занят. Матушкин сморщился и замахал руками: «Не хочу!» Серёга сделал виноватую морду. На прочих Холодовский и не рассчитывал.

Он повернулся и пошагал к реке.

Он хорошо запомнил окружающую местность по трансляции с коптера. Река здесь делает излучину, огибая небольшой отрог хребта Нары с отвесным утёсом, а железка идёт через отрог по выемке. От выемки до верхнего моста тянется прямой участок, на котором и стоит путеукладчик. Точнее, не стоит, а катается туда-сюда, наблюдая за рекой перед нижним мостом. Верхний мост, до которого мотолыга не доехала, скорее всего, защищает вторая засада.

Пружинисто прыгая по камням, Холодовский перебрался на другой берег мелкого Инзера, даже не замочив ног. За травяной опушкой начался еловый перелесок. Прикрываясь руками от колючих лап, Холодовский продрался к откосу железнодорожной насыпи. В сырой и оплывшей дренажной канаве гнил раскоряченный бурелом. Насыпь с ржавыми рельсами заросла тонкими осинками, но путеукладчик их все поломал и примял. Холодовский пошёл по шпалам, путаясь в листве и ветвях. Насыпь превратилась в выемку — в ров с крутыми стенками. А потом земля словно опустилась, и Холодовский сверху снова увидел долину Инзера. Где-то там впереди находились враги.