Век Екатерины Великой

Волгина София

– Весьма скоро я получу в свой Эрмитаж картины из коллекции дрезденского министра Брюля.

– Я даже толком не знаю, что означает сие нерусское слово – Эрмитаж, – сказал, смущаясь, граф Иван Орлов.

– Иван Григорьевич, дорогой, ничего особливого оное слово не значит. Эрмитаж есть место, где можно уединиться с красотой, блаженством и покоем – и наслаждаться всем оным.

– Вот как! Я и не догадывался…

Орлов, идущий рядом с Екатериной, рассеянно рассматривал полотна, заложив руки за спину.

– Чувствуешь себя спокойно, умиротворенно, – объясняла Екатерина. – Такие чувства возникают не везде, а лишь в подобных особенных местах. Так?

– Скорее – да, так, – соглашался

Иван Григорьевич.

– Оглянитесь кругом, – Екатерина широко провела рукой перед собой. – Нравится вам сия красота, картины голландских и фламандских художников?

Губы Орловых растянулись в улыбке:

– Нравится, зело нравится, – ответили они в один голос.

– Вот командирую графа Григория Орлова за новыми картинами в Европу, в Дрезден. Хочу приобрести шестьсот картин, всю коллекцию саксонского министра графа Брюля.

Они подошли к дверям покоев императрицы, и Иван Григорьевич распрощался с ними, удалившись по своим откуда-то взявшимся неотложным делам.

Екатерина и Григорий с улыбкой смотрели вслед большому, немного располневшему и оттого слегка неуклюжему брату Григория, пока тот не повернул в одну из боковых дверей анфилады.

Екатерина обернулась к Григорию.

– Ну, что скажешь? – спросила она, заглядывая ему в глаза. – Поедешь? Ты ведь отменно разговариваешь на немецком языке.

Орлов деловито крутил в руке миниатюрный, усыпанный бриллиантами портрет императрицы.

– Пошли кого-нибудь, зоренька, другого. Хоть бы и Бецкого отправь, – предложил он. – У него завсегда оные дела лучше получаются. А мне полагается при тебе находиться.

Он на ходу обнял ее, прижал к себе, поцеловал твердыми губами в щеку. В ответ Екатерина повисла на его шее. Григорий наклонился и получил звучные поцелуи в обе щеки.

– Хорошо. Уговорил. И мне не хочется с тобою расставаться, – проговорила она, весело и шумно усаживаясь в свое любимое, на гнутых золоченых ножках, подбитое бордовым бархатом кресло. – Брата же твоего, не первый год обретающегося в Италии, пошлем завоевывать славу отечеству, небось, уж выздоровел окончательно. Чует мое сердце, справится он с Морейской экспедицией.

– Дай-то Бог! – Григорий, с сомнением покачав головой, взглянул на Екатерину.

– А картины, – завершила она разговор, – правильно ты советуешь – закупит и привезет наш общий друг Бецкой.

* * *

Камер-юнкер Потемкин получил чин действительного камергера за три дня до объявления турками войны, 28 сентября 1768 года. Вопреки правилам, он такожде числился в гвардии – уже капитаном. Спустя два месяца его отозвали с военной службы – по особому поручению императрицы, понеже желала она видеть его при своем дворе. Но на сей раз милость императрицы не пришлась по душе Потемкину. Он устал от неопределенности, от боли, кою он ощущал, от безысходности своего безответного чувства. Придворная жизнь его отнюдь не устраивала. Особливо претила необходимость вращаться среди надоевших Орловых и других чопорных сановников. Надобно было что-то менять в своей жизни, дабы перестала снедать тоска – учинить что-нибудь, что заставило бы императрицу обратить на него должное внимание, дать ей почувствовать, как она нуждается в нем.

Война с Портой пришлась совершенно кстати для резкой перемены рутины его жизни. Душа его все рвалась куда-то, и он положил круто все изменить, отправившись в армию. Тем паче, что он понимал – императрица нуждалась в патриотах, способных послужить на славу ей и отечеству. Ему не жаль было и голову сложить за нее, жизнью своей он не дорожил. Как Всевышний решит! Но предчувствовал крепко, что все у него сложится хорошо, рано или поздно он своего добьется. Долго раздумывал,

как преподнести свое решение государыне Екатерине, дабы она не оставила его все-таки при дворце. Письмо он сочинял всю ночь и, перечитав его в сотый раз, остался им доволен. Наутро письмо было вручено императрице статс-секретарем Иваном Елагиным.

Екатерина вскрыла конверт. С середины письма на устах ее появилась печальная улыбка, которая не покидала ее лица в тот день еще долго: «Беспримерные Вашего Величества попечения о пользе общей учинили Отечество наше для нас любезным. Долг подданнической обязанности требовал от каждого соответствования намерениям Вашим. И с сей стороны должность моя исполнена точно так, как Вашему Величеству угодно.

Я Высочайшие Вашего Величества к Отечеству милости видел с признанием, вникал в премудрые Ваши узаконения и старался быть добрым гражданином. Но Высочайшая милость, коей я особенно взыскан, наполняет меня отменным к персоне Вашего Величества усердием. Я обязан служить Государыне и моей благодетельнице. И так благодарность моя тогда токмо изъявится в своей силе, когда мне для славы Вашего Величества удастся кровь пролить. Сей случай представился в настоящей войне, и я не остался в праздности.

Теперь позвольте, Всемилостивейшая Государыня, прибегнуть к стопам Вашего Величества и просить Высочайшего повеления быть в действительной должности при корпусе Князя Прозоровского, в каком звании Вашему Величеству угодно будет, не включая меня навсегда в военный список, но токмо пока война продлится.

Я, Всемилостивейшая Государыня, старался быть к чему ни есть годным в службе Вашей; склонность моя особливо к коннице, коей и подробности, я смело утвердить могу, что знаю. В прочем, что касается до военного искусства, больше всего затвердил сие правило: что ревностная служба к своему Государю и пренебрежение жизни бывают лучшими способами к получению успехов… Вы изволите увидеть, что усердие мое к службе Вашей наградит недостатки моих способностей, и Вы не будете иметь раскаяния в выборе Вашем.

Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб Григорий Потемкин».

Закончив чтение, она заметила два пятна на бумаге – ее слезы. Да! Она не хотела его отпускать туда, где убивают. И как бы она ни молилась за влюбленного в нее молодого храбреца и удальца, никто не знает, что же для него уготовил Всевышний. Однако, и удерживать его неможно. Как ей объяснить Орлову свое повеление камергеру остаться? Посему прошение Григория Александровича Потемкина было удовлетворено. Государыня Екатерин отдала приказ военному министру Захару Чернышеву определить камергера Потемкина в армию на достойное место.

Не мешкая, едва попрощавшись с императрицей, уже через несколько дней генерал-майор от кавалерии Григорий Потемкин направился к западным границам своего отечества.

* * *

Несмотря на то, что Россия и Турция находились в состоянии войны, они не были готовы к военным действиям, и настоящая война началась токмо через полгода. Первые стычки случились в конце весны шестьдесят девятого года, как раз в тот период, когда Потемкин прибыл в польский город Бар. Потемкина определили в Первую армию, бывшую под командованием генерала князя Александра Михайловича Голицына, который принял решение направить свои войска к турецкой крепости Хотин. Петр Румянцев возглавлял вторую армию, стоявшую на южных границах России. Восьмидесятитысячная русская армия должна была выполнить поставленную императрицей задачу: овладеть землями между Днестром и Польшей и завоевать выход к Черному морю. Дабы облегчить сию задачу, государыня снарядила Балтийскую эскадру в Средиземное море для удара по турецкому тылу.