Век Экклезиаста
Шрифт:
И вот, согласно заверениям критиков, настало идеальное время для литературы, когда все проблемы, какие только ни существовали, получили описание, все жанры, какие только ни рождались, обрели чёткие формы, все приёмы, подобно письменным принадлежностям, помещены в один ящик, а детали всех разобранных тем, имей они характер прозрачный или абсурдный, были доступны для клинического, лабораторного рассмотрения под снобическим микроскопом. Как и в любой науке, в литературе наступил идеальный мир, когда всё изучено и описано, и остаётся только сдувать пыль и раскладывать по полочкам имеющиеся богатства.
О как бы возрадовались такому финалу авторы начала электронной эпохи!
– создатели бесконечных мириад компостных миров и свёрнутых в рулон отхожей бумаги вселенных, певцы
Твёрдый пол напомнил Ричи о зыбкости сущего. Повернувшись на другой бок, мученик Строубэк, принявший на себя вероломную атаку со стороны антигуманистической мебельной группировки, уставился в лакированную гладкую поверхность гардеробного шкафа, откуда на него взирало неровное карикатурное отражение комнатного философа.
"Что было, то и будет, - изрекло оно расплывшимися кривыми губами, словно бы перенесшись из часов немыслимо далёких, нереальных.
– И что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем".
"Смотри, вот это новое", - мысленно сказал своему отражению Ричи, сопровождая послание театральной, почти академической демонстрацией самого популярного в мире жеста. Двойник, пленённый в кривом зазеркалье, незамедлительно ответил точной копией адресованного ему послания.
"И тут ты обделался", - издевательски заскрёбся о внутренности черепа говорящий жук.
"Почему бы тебе не убить себя включенным блендером в глазницу, мелкий паршивец?" - с молниеносной реакцией прихлопнул его Ричи, страшась разбудить спящего внутри себя, как, он был уверен, и внутри каждого, мерзкого ехидствующего гремлина, провоцирующего деструктивные внутренние диалоги и питающегося соками рефлексии тех, кто не сумел приспособиться к вращению мирового водоворота, зацикленного на точке заставшего по просьбе одного мудреца мгновения, что есть прекрасно; тех, кто, стремясь спрыгнуть с раздувшегося от ожирения тела мира, оказывались в месте его колостомированной дыры, откуда на их голову лилась амброзия сперва взрастившего, а потом отвергшего их общества; тех, кто по запаху струящихся наружу нечистот пытался определить болезнетворные факторы во внутренностях цивилизации, чтобы описать их и любыми методами излечить. Ричи не считал себя достойным этого высокого долга. Иногда он ощущал себя где-то за пределами общего организма, в некой макетной его копии, но, что смущало его и пугало - копии, постепенно наполняемой дополнительными деталями, привносящими в совершенство теории плачевный опыт практики и следы, оставленные грязной обувью инженеров.
Началом его творческого запора, послужившего причиной усомниться в возможности дальнейшей умственной активности, стал понедельник, когда молчавший около полугода телефон вдруг разразился лавиной хрипящих какофоний, некогда считавшихся музыкальным хитом. Ричи с опаской нажал клавишу приёма вызова и уставился в дисплей, совершенно позабыв сообщить собеседнику о своём присутствии этикетным "да" или "алло".
– Ричи?
– выплюнул динамик.
– Ричард Строубэк?
– Да...
– протянул Ричи, пытаясь опознать по голосу нарушителя покоя.
– Это Эмбресвиль, - представился человек на другой стороне. Экран явил физиономию главного редактора
– Как сам? Чем живёшь?
– Да... ничего особенного, - честно ответил Ричи, припоминая, что последние несколько месяцев, как заговорённый, спускал всё свободное время на просмотр дьявольского канала, где демон-ведущий (или же сам бог во плоти?), вооружившись кистью и роскошным афро, давал бесплатные уроки художественного мастерства.
– Слушай, ты уже в курсе, наверное, что мы готовим последний выпуск журнала? Последний - в смысле вообще последний, понял-нет?
– Что-то такое слышал.
– "Вообще фаллоапатично".
– Ну так вот, может подготовишь что? Или, ещё лучше, есть уже готовое? Не хватает материала для выпуска, понимаешь? Не упусти возможность!
– Н-нет, я ничего не готовил.
– Где-то в глубине души Ричи считал, что его писательская карьера закончилась на прошлом выпуске журнала, материал которого - вершина равнодушия, не оставившая малейшего отпечатка в памяти - был не интересен не то что читателям, но, по всей видимости, даже авторам самих текстов. Оставив свежий выпуск в зобе мусорной урны, где ему было самое место, Ричи проникся уважением к вовремя соскочившим с беговой дорожки издательствам, чей функционал, в основном, сводился к электронным переизданиям и составлению сборников во всех их вариациях, подходящих, между тем, к концу.
Эмиль Эмбресвиль почесал бровь, похожую на чёрную мохнатую гусеницу, заметив, очевидно, отсутствие энтузиазма в голосе Ричи.
– Без тебя никак, Строубэк, понимаешь-нет? Это другим сложно даются слова, а твой продукт - это что-то невероятное. Я храню все твои оригиналы, чтобы показать их внукам, веришь? Кто ещё сможет закрыть Вавилонскую библиотеку, если не ты?
Гордость Ричи поднялась по пищеводу и сладкими пальцами упёрлась в нёбо, заставив подбородок подняться выше.
– Попробую что-нибудь придумать, - ответил он.
– Но!
– предупредительно поднял указательный палец Ричи.
– Не обещаю.
– Превосходно!
– воссиял желтым цветом уличного фонаря редактор.
– Я зарезервирую место под твой текст. И, я прошу, не стесняй себя в оборотах. Делай... кислотней... ядовитей. Понял-нет?
Ричи вдруг стало интересно, почему к общению с ним снизошёл сам главный редактор "Мурддраала", а не его агент, по обыкновению.
– С Грегом всё в порядке?
– между прочим спросил Ричи.
– Грегом?
– переспросил Эмиль.
– А, Грегом... Он сейчас находится в лучшем месте.
– Он умер?
– Уволился месяц назад.
– А Кейти?
– Разорвала контракт и уже год травит своей туалетной водой тараканов в "Биржевом приматории". Ты разве не слышал? Все уходят из литературы, Ричи, - пожаловался Эмиль Эмбресвиль.
"Как-то недостаточно организовано уходят".
– Кто будет в выпуске?
– Рад, что ты спросил. Во-первых, Филлип Пеперман с эссе на тему перехода литературы из описательного в символически-графический вид, пока не признаваемый критиками.
– "Очередное разглагольствование по несуществующей проблеме".
– Во-вторых, стихотворение Питера Слоутача об осколке гранита в центре непроходимых джунглей... детали раскрывать не буду, но тебе бы понравилось!
– "Мне бы не понравилось".
– Далее - долгожданное окончание детективного романа Дени Миссури...
– "Что вообще можно расследовать в двадцать третьем веке?" - И вершина творчества... на втором месте после твоего рассказа, конечно - новеллеттиата в тройном соавторстве Пулье, Киттигадсона и Шеллмена - "Р (значит рентгеновское) свечение в сердце паломника, шагающего к вратам 313"!
– "Отходы околомозговой жизнедеятельности, бесцельные и пустые, как этот мир; выстроенные в случайном порядке словесные выкидыши, извлечённые из давно подохшего и прогнившего, но продолжающего конвульсировать тела постмодернизма, его посмертные газы, ценимые нео-хипстерами как тончайшая музыка души".