Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Жутким холодком, нечеловеческим веет от этих преступлений. Какая там ревность!
— Мужа к любовнику или, напротив, любовника к мужу. Не увлекайтесь абстракциями, это проделал человек. Гофман, по своим интимным пристрастиям, наверное, отпадает. Остаются: сам Любавский, Лазарев, Вольнов и Василевич.
— Вольнов завтра венчается с Ритой Райт. Знаете такую?
— Как же. «Золотая бабочка», кажется?
— Фильм «Золотой мотылек».
— Да, красивая картина, и сама она картинка. Однако артистические
— В голубой майке и джинсах. Гофман в белой кружевной рубахе и светло-сером жилете… не жилете… Ну, не в черном. А Василевич очень любит спортивный костюм серебристого такого цвета. Они занимаются борьбой в восточном каком-то клубе… Кстати, то «светящееся существо»…
— Не будем отвлекаться, дождемся, когда банкир очухается.
— Вы говорите, нет связи, а она чувствовала убийцу.
— Кто?
— Танюша. Ощущала его как беса, который мешает ей молиться.
— В каком смысле?
— Она вдруг стала забывать слова молитвы.
— Ну, женщина по-своему переживала исчезновение близких. Ей негде было жить?
— У нее был богатый друг… нет, не то, о чем вы сейчас подумали. Савельич цеплялся за Танюшу, как ребенок. А она осталась в Молчановке, потому что…
— Почему?
— У нее был дар предчувствия… как бы сказать, прозорливости.
— Да? Кого конкретно подозревала Остромирова?
— Человека сильного, очень умного и жестокого.
— А поконкретнее?
— Она не говорила мне.
— Почему?.. Спрошу прямее: она не могла быть замешана в убийстве сестры и племянника?
— Господь с вами! Именно Танюша уговорила меня заняться расследованием.
— Почему именно вас?
— Она сказала, что я отец Вани и… — Я замолчал.
— Что еще?
— Этого уже достаточно. — Я не смог доложить милицейскому чину, что когда-то она любила меня; испугался приступа слез, как там, наедине с мертвой, на лужайке.
29
После ухода следователя жалкие остатки сыскной энергии меня покинули, я продолжал расслабленно сидеть в банкирском кабинете у окна… не знаю, сколько времени… недолго. По подстриженному по-европейски саду безостановочно ходили две женщины, в разных концах, а между ними, как связной, мотался Сатрап. Вот почуял мой взгляд, задрал морду и завыл, словно подал сигнал — мир вокруг начал обретать полноценные образы, звуки и краски.
Женщины в черном (майка, шорты и мрачное длинное платье) ходили так монотонно, синхронно, не видя друг друга, — жуть брала. По их словам, глава семьи внезапно заперся в кабинете, не отвечая на уговоры из-за двери. Тут явился спасителем я.
После моего утреннего визита никто из троих со двора не отлучался, между тем они успели переодеться, и самоубийца
Детали мелкие, пустяковые как будто, но… Я попытался сосредоточиться, вспомнить четко черный промельк в зарослях… Однако жгучие предвечерние лучи слепили глаза вспышками колеблющихся под легким ветерком светотеней. И я не проследил за той тенью, я смотрел на нее — в ярко-зеленой кофте и красной юбке… Господи, даже пятна крови не заметил, когда держал ее на коленях!.. Не надо об этом, впаду в истерику.
Итак, они переоделись — ну и что? Женщины ни при чем, банкиром займутся профессионалы, надо спешить, только я не знал куда. Ротвейлер опять взвыл, Ирина Юрьевна встрепенулась, подняла голову, наши взгляды встретились — и она, согнувшись, спряталась за куст акации. Я поспешил вниз.
— Вы меня видели в окне дома Любавских, да? Что вы там делали?
Женщина сжалась как от удара.
— Только не лгите! Я запомнил ваше черное платье, но пока не выдал. Однако — если вы сейчас не скажете правду…
Она перебила поспешно:
— Да, я хотела позвать вас на помощь и пошла туда: вдруг вы еще не уехали. Но в доме никто не отозвался.
— Вы вошли?
— Нет, постучалась. Дверь не заперта, подумала: та женщина в саду.
— Убитая?
— Но я же не знала…
— Что вы про нее знаете?
— Илюша говорил, что у Любавских в воскресенье поселилась бедная родственница.
— Вы ускользнули с лужайки!
— Мне страшно, Николай Васильевич. Невыносимо страшно. Там убийца, в том направлении послышался шум.
— Откуда?
— С лужайки.
— Какого рода шум?
— Кашель или хрип… какие-то звуки… Я пошла: женщина на одеяле в неестественной позе, шея… Да вы видели! Господи, я оцепенела! Повернулась бежать — вы смотрите из окна. Я вас тоже не выдала.
— Почему? Что молчите?
— Боюсь.
— Мужа боитесь замешать? Он уже по уши влип.
— Он заперся в кабинете!
— Ложь! Не ко мне вы побежали, а Илюшу своего разыскивать, его вы побоялись выдать, а не меня!
— Нет!
— Лаковые туфли запылились…
— Нет!
— Кто брал Сатрапа на поиски?
— Нет. Леля подтвердит: Илья был в кабинете.
Взвинченный голосок из-за куста:
— Ты — натуральная курица! — Резвое появление дочки. — Его спасать надо, а не покрывать!
— Леля!
— Потому что ты уверена, что он — убийца!
— Боже мой!
— Если он сексуальный маньяк — черт с ним, пусть копыта отбросит…
— Боже мой! Вы слышите?
— Да может, еще и нет, может, он нормальный. Правда, Николай Васильевич?