Век кино. Дом с дракончиком

Булгакова Инна

Даша пожаловалась с досадой:

— Что за мания?.. Холодно! (Окно захлопнулось.) А на кладбище холод какой-то другой, нечеловеческий, замечали?

— Это нервы, Дашенька, — заметил Сергей Александрович.

— Наверное. Могилы как будто нет, все ужасно снегом занесено.

— Да, я сегодня был. Под Пасху оградку покрасим, лавочку поставим. Притом же камень надо будет перенести, не забудьте…

Марина перебила с тоской:

— Ах, не надо ничего трогать, пожалуйста. Мы и так уже перешли, — она

подумала, — перешли загробный предел.

Все четверо переглянулись. О чем она, в чем смысл этой тихой жалобы? Валентин пил, по обыкновению почти не пьянея, и наблюдал от нечего делать… Красавец бизнесмен не сводит вожделенных глаз с вдовы («Кавалер де Грие, напрасно, вы мечтаете о прекрасной, самовластной, в себе не властной, сладострастной своей Манон…»). Валентин отключился, поддавшись на мгновение магической музыке строф… Все более странным казалось ему, как это Марина с ним на бульваре познакомилась. Неужто так понравился? Лестно, но не верится. В день поминовения мужа! И «поклонники» эти самые явно сестер обожают. Серж наверняка в состоянии платить двести долларов в месяц (и побольше), а Боря — прямо потенциальный жених.

Зачем же его сюда заманили? Доллары позаимствовать? Тоже не верится. Никогда не считал он себя трусом (и не был), но отчего-то все тревожнее ему становилось… «Ну понятно, атмосферка-то смертная, поминальная. Но какое, однако, мне дело до Алеши, которого я в глаза не видел и не увижу! Плюнуть и уйти?» Не позволяло самолюбие и врожденная жажда риска — та самая, что все чаще и чаще заставляла его испытывать судьбу. Он встретился глазами с Дашей, прислушался:

— …и я честно призналась, что не успела прочесть «Слово о законе и благодати».

— Суров Валентин Николаевич к своим студентам, — донесся голос Сержа.

Борис возразил:

— Да ну! У нас такие драконы есть…

Но Валентин уже не слушал, он вспомнил. Майское солнце отражалось в окнах напротив (через узкую Никольскую, побывавшую, как в подполье, под псевдонимом «25 Октября») и вдруг зажгло богатым золотом волосы сидящей через столик студентки. Она, не подозревая о произведенном впечатлении, продолжала жалко лепетать, что не успела, мол… Он довольно резко прервал лепет, отделавшись «тройкой», отделавшись от впечатления сильного, но бесперспективного, так сказать.

Валентин очнулся, осознав, что все молчат и смотрят на него.

— Прошу прощения, задумался. О чем речь?

— Нам нужны деньги, — сказала Марина с женственным упрямством, отвечая, очевидно, на ускользнувшую от Валентина реплику. — Деньги и мужчина в доме.

— Так в чем проблема? Уверяю вас, я мужчина и готов платить.

На его вызывающую фразу «поклонники» отреагировали мгновенно.

Студент:

— Даш, когда мы поженимся?

— Мне и так хорошо.

Коммерсант:

— Марочка, сколько

тебе надо денег?

— Ты хочешь у нас комнату снять?

— Придется потерпеть, Сергей Александрович, — откликнулась Даша презрительно. — Еще пары башмаков вдова не износила.

— Не смей говорить о сестре в шутовском тоне!

— В трагическом! Классику надо читать.

— Да ладно, Серж, — заговорил Боря, — пусть поживет. Ведь надолго его не хватит, правда, Валентин Николаевич?

— Какой-то у вас тут надрыв, я не в курсе. Вы собрались поминать Алешу? Давайте выпьем.

Все с облегчением последовали за ним, подняв тяжелые хрустальные рюмки на высоких ножках. Кажется, нечаянно он нашел нужное слово (тоже, кстати, из классики) — «надрыв».

— А завтра продолжим. Завтра — Рождество.

Даша нахмурилась, сдвинув коричневые бархатные бровки.

— У нас траур.

— Нет, отпразднуем, — возразил Серж. — Марине нужна разрядка.

Она сказала с тревогой, даже со страхом:

— Не знаю, что мне нужно, я боюсь, Дашуня.

— Почему ты сегодня не была на кладбище?

— Не умеешь пить водку — не пей, — посоветовал Боря.

— Алеша был лучше вас всех, вместе взятых!

— Деточка, — вмешался бизнесмен с какой-то потаенной мукой, — в этом никто не сомневается… во всяком случае, я не сомневаюсь. Однако надо жить, а не цепляться за мертвых. За собой уволокут.

— Вы его все не любили!

В паузе, полной недосказанности и трепета, Марина произнесла отрешенно:

— Я не любила?.. Ах, как ты ошибаешься! Мне в больнице после похорон сон снился… и повторяется, повторяется. Он меня зовет там, на кладбище.

— Кто? — прошептала Даша. — Алеша?

— Дорогая… — начал Серж с беспокойством; она продолжала, не слушая:

— Скоро меня поминать будете. Потому что я согласна с тобой, Дашуня: лучше его не было и не будет.

— Марочка, прости меня, ну, прости!

— Я им не поверила, — заговорила Марина со смутной, какой-то блуждающей улыбкой, обращаясь к Валентину. — В день его гибели, точнее, в ночь я попала в больницу. Они приехали через два дня и говорят, что опознали. А я не поверила, ведь могла случиться ошибка, ведь бывает, правда?

— Да, конечно, — поддакнул Валентин.

— Я их упросила сверить отпечатки пальцев, чтоб точно, понимаете? Они взяли из дому его бритвенный прибор — и оказалось, точно… Алешины. А на похоронах мне хотелось взять на память обручальное кольцо… Серж к свадьбе Алеше подарил. Помнишь, Серж?

— Ну как же! Червонное золото, старое, с резьбой. Марочка, не стоит так…

— И я подумала, — продолжала она, не слушая, — не надо брать, нехорошо, пусть с ним остается, там, в могиле. Он в маминой могиле лежит. — Марина задумалась. — К чему я это говорю?