Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— А где был Боря?
— Здесь. Он держал меня за руки.
— Даша, ты испытала сильнейший шок еще не зная о смерти Марины.
— Ну и что?
— Ты узнала тот голос?
— Нет! Не надо о нем говорить.
— Ладно. Только позволь заметить: голос тот и есть подсознательный источник твоего страха, твоей болезни.
Она с усилием усмехнулась.
— И после этого вы будете говорить о моей смелости?
Он пристально наблюдал за нею.
— Не каждый пойдет на опознание трупа в морге. Боря мог бы и один справиться.
— Он
— Ты можешь об этом вспоминать?
— Об Алеше — про все могу. Его только что привезли, он был весь распухший, раздутый. Я не смогла ничего сказать, просто взяла его правую руку с обручальным кольцом и поцеловала.
— Вы все вспоминаете это золотое кольцо, даже Дмитрий Петрович.
— Да, со своеобразной такой резьбой, старинное… Вы сказали, Дмитрий Петрович? — Даша энергично потерла пальцами обеих рук виски, будто пробуждаясь; взметнулись волосы. — Это был он!
— Сейчас на улице?
— Нет, в больнице. Кажется, он! Как же я забыла…
— Даша, о чем ты?
— После морга мы поехали к Марине, и Серж подъехал. Она просто билась в рыданиях, никак не верила.
— Не верила, что муж убит?
— Ага, совсем стала не в себе. Принялась умолять, чтоб сверили отпечатки пальцев, вдруг ошибка… Я Сержу потом отдала Алешин бритвенный прибор.
— Ну а Дмитрий Петрович?
— Что?
— Ты начала про Дмитрия Петровича…
— Ах да! — Даша подумала и заговорила лихорадочно: — Я перепутала! Я не в тот день его в больнице видела, а после похорон! Именно после Алешиных похорон.
— Это очень важно, девочка. Давай по порядку.
— На кладбище он, кажется, держался в стороне, а на поминках сидел с Мариной рядом.
— Так случайно получилось?
— Нет, она сама выбирала то место, подальше от нас — мы втроем сидели: Серж, Борис и я. Вообще мне было не до чего, но как-то я заметила, что они тихо переговариваются.
— Дмитрий Петрович с Мариной?
— Да, да!
— Они выходили из-за стола?
— Вместе, по-моему, нет, мы на это обратили бы внимание. А по отдельности — может быть.
— Он с поминок уехал со всеми?
— Да, нас осталось четверо: я с Борей, Марина и Серж. Потом мужчины ушли. Я никак не могла заснуть, пошла на кухню помыть посуду. И услышала ее бред: «Алеша, прости!..» И вот эти цифры.
— Курс доллара, — пояснил Валентин. — Три тыщи девяносто пять рублей — на пятое декабря.
— Да не было у нас никаких долларов!
— Значит, появились в день похорон… Или… Смотри! Марина на кладбище что-то поняла про Дмитрия Петровича и шантажировала его на поминках…
— Замолчите! Это не ее роль.
— О, девочка! Деньги, большие деньги корежили и ломали людей будто бы поистине стойких. А сестра твоя была прелестна и корыстна, Серж подтвердил. И Боря.
— Про что это Боря…
— Она ведь была против вашей женитьбы со студентом.
— Какая там
— Хорошо. Марина говорила тебе про «страшную тайну», которая вас всех спасет.
— Ну не деньги же!
— Кто знает. Давай про больницу.
— Шестого декабря ее туда утром отвез Серж, а я приехала после лекций, просидела с час. А в вестибюле, уже на выходе, вроде бы промелькнул Дмитрий Петрович.
— Вроде бы?
— Там народу много толклось, я не обратила внимания, но что-то меня зацепило. А в садике перед входом белый «мерседес» стоял… Я его где-то видела.
— Ну, мало ли теперь по Москве белых «мерседесов»…
— Нет, я… — Даша потерла лоб. — Я его видела у нас во дворе — точно! У него одно крыло слегка покорежено.
— Когда видела?
— Не помню. Может, в день похорон Алеши. В общем, видела. И вчера возле «Страстоцвета».
— Это очень ценные сведения, Даша. Дмитрий Петрович настаивает, что твою сестру едва знал.
— Он и есть «дракончик», которого боялся Алеша?
— Возможно. Он весьма не прост. Хищник, который жаждет оправдаться.
— В чем?
— В богатстве. Трудно, конечно, представить, как купец тут плетет удавку или ждет свидания возле кладбищенского камня. Однако извращенец может быть и умным, и обаятельным в обычных обстоятельствах.
— Что за камень?
— «Запомни зеленый камень».
— Вы полагаете… мамин памятник?
— Он из гранита?
— Не знаю. Папа знал. Неужели…
— Фантастика, конечно… но что-то там нечисто. То есть тревожит меня это место, не дает покоя. Или я становлюсь дик и суеверен? Или Жанна наворожила.
— Как она жутко появилась! — воскликнула Даша. — Что за идиотская демонстрация!
— По-моему, это своего рода покаяние. В убийственных помыслах… или действиях.
— Вы подозреваете в убийствах эту ненормальную тетку?
— Я всех подозреваю. Вокруг вас тут такой мрак клубился… и продолжается.
Валентин не стал углубляться в мрачные пределы, она молчала, глядя на рождественские огоньки. Безупречный тонкий овал лица — лица, все более напоминающего ему о прелестном образе умершей Манон Леско. Эта мысль — смутное ощущение — волновала, заставляла торопиться к ускользающей разгадке. Посмертная тайна и тайна вот этой живой женщины… девочки. Нет, она уже не ребенок.
— Неужели она правду сказала? — вдруг спросила Даша.
— Кто?
— Бабушка. Что Борю убили.
— Он тебе не говорил, что за ним следят?
— Нет. Вам говорил?
— Якобы Сержу.
— Якобы?
— Все вокруг врут, все без исключения! У твоего жениха… ведь жениха, так?
— Пусть так. Мне все равно.
— После Алеши все равно?
— Не лезьте-ка в мою душу.
— Я раскрою это дело и без твоих откровений.
— Вам-то что за дело? — уточнила она равнодушно и тут же жестоко рассмеялась. — Меня, что ль, добиваетесь?