Век Зверева
Шрифт:
Почерк и орудие те же, что при убийстве Чапаса. Значит, и заказчики те же. Кто ты, господин из филармонической ложи? От кого ты принес черную метку?
Таким образом, мне предложено в это дело более не соваться. Выйти из него. Концы обрублены, и в воду. И больше в резерве нет ничего. Мы раскрыты.
Нас могли сдать сверху, могли «вытащить» кого-то из наших людей. Возвращается обычное состояние души — измена.
Примерно сутки мы анализируем фонограммы разговоров трех покойников. Зацепиться
Зверев в компании Штока скоро будет под городом. Работы им там дней на пять, судя по количеству продуктов в сухом пайке. Бухтояров физически не может быть наверху. Он тоже там. Под землей. Но у него свой коридор, своя пещера, свой бункер. И в то же время он вышел на Штока через своих людей. Шток — это не пионер. Есть сведения, что из походов часто группы возвращаются в неполном составе. Но всегда с товаром. Работа у них тонкая. Всякое возможно. В том числе и выяснение отношений с применением всех видов оружия. А какое оружие спрятано на последнем уровне, не знает и Шток. Знает узкий круг лиц в Германии. Знают архивные папки где-нибудь в Подольске или Ярославле. Самые главные советские архивы не в Москве. Тот, что содержит в себе данные по старику Олегу Сергеевичу, отыскался в Самаре.
…Наконец на следующий вечер меня зовут к телефону.
Называют по имени и отчеству.
— Вы бы не могли посмотреть сегодня одну телепередачу по городскому телеканалу? В двадцать два тридцать пять.
И все. Трубка не брошена, а плавно положена на аппарат. Голос приятный и знакомый.
В двадцать два тридцать пять я вижу на экране господина из ложи. Это пресс-атташе российско-американской фирмы, занимающейся совместными исследованиями в области тонких компьютерных технологий.
«Добрые отношения между администрацией области и нашей фирмой, за которой стоят две великие страны, говорят о многом. Наши отношения крепнут и, несомненно, выдержат проверку временем в будущих деловых баталиях. И мы, я имею в виду представительство фирмы, крайне отрицательно относимся к попыткам возможного вмешательства в наш, такой успешный, бизнес. Этот город заслужил лучшей судьбы. Время — вперед!»
Теперь все просто, понятно и нагло. Мне указано на место, которое должно занять, согласно купленному билету.
Некто Самотейкин Давид Львович выступил в роли посредника. За ним стоит резидентура нашего заокеанского партнера. А это значит, что в операцию «Регтайм» вмешивается еще одна сила. Что и должно было когда-то случиться. А то, что эмиссары иностранных разведок не просто разгуливают по нашей земле, — дело обычное. Хотят — выступают по телевидению, хотят — устраивают роскошные
— Теперь подождем колеса.
Шток присел на корточки, зачертил прутиком по земле, стал похож на взводного, объясняющего задачу. То ли спецовка, то ли штормовка ладно пригнаны, взгляд умный, осторожно настойчивый.
— Кстати, познакомьтесь. Это — Иван Калита, а это — Гурзуф. Себя назови, как хочешь. Только потом не отказывайся.
Товарищи Штока по катакомбным делам — словно оттиски с него самого. Зверев давно заметил, что когда долго общаешься с кем-то, работаешь сутками или просто сидишь в одной комнате и перебираешь бумажки лет так пять, то некоторая нивелировка внешности и привычек имеет место быть. А эти — по лесам и катакомбам. Процесс более интенсивный.
— Как тебе пиво наше? — спросил Гурзуф.
— Так себе.
— Ну, это ты напрасно. Сам-то откуда родом?
— Питерский.
— Питерский так питерский. Мы не настаиваем.
— Долго ждать-то?
— Чего?
— Колес.
— Да нет. Отдыхай пока. На солнышко смотри. С неделю не увидишь.
— Значит, три дня туда, три обратно?
— Ты бы про пиво лучше рассуждал, — прервал Шток Гурзуфа.
— Ясно-понятно. Тебя звать-то как?
— С этого и начинать бы. Юрий… Петрович.
— Хорошее имя. А главное — редкое.
— Или Петр Юрьевич.
— Тоже неплохо. Ты в Литве был когда?
— Зачем мне в Литву? Я русский. Мне и тут хорошо.
— Тут разве Россия?
— Ну, как скажете. Вам виднее.
— Так что, в Литве пиво слаще?
— Вот именно.
— Пиво пиву рознь. Ты в Клайпеде был когда?
— Клайпеда — это где?
— На берегу.
— Нет, не был. Я вообще в Литве не был.
— А почему?
— Не хотел.
— Так из Питера до Вильнюса — ночь.
— Не знаю, не проверял.
— Не знаешь так не знаешь. Слушай про Клайпеду и моего друга Йонаса.
— Излагай.
— Была там автопоилка классная. Теперь ее нет, и Йонас скончался.
— Почему?
— Старый был. Вот входил он в пивнушку и с порога нам говорил: «Привет!» Потом он брал кружку с подноса и винегрет покупал.
— Какой же в пивнушке винегрет? Первый раз слышу.
— Тот был винегретом особенным.
— С селедкой?
— Со скумбрией.
— Литовские штучки.
— Так был все же в Литве?
— В Латвии. Наверное, примерно так же.
— Не скажи. А где в Латвии?
— В Риге.
— И что в Риге?
— Пиво дрянь. Солодом отдает.
— А я люблю.
— А почему автопоилка?
— Автомат пивной. Бросишь двадцать копеек, и получай пенного. У вас в Питере не было, что ли?