Векша
Шрифт:
Старший с удивлением глядел на Векшу раскосыми, точно прорезанными осокой глазами, поднимал брови.
Один из печенегов выхватил из-за пояса длинный нож, угрожающе покрутил им над Векшей, будто прицеливался ударить.
Векша стиснул зубы и так глянул на него, что тот отпрянул. Поколебавшись, печенег спрятал нож и, лишь чуть-чуть ослабив на ногах у Векши путы, приказал встать. Его погнали вслед за пленниками, среди которых Векша еще издали узнал пожилого гребца Сынка, плывшего впереди Куделиной однодревки в челне гостя Вишатича, и еще
Около шатра на Векшу набросилась с криком разъяренная взлохмаченная женщина, стала бить, царапать, рвать одежду.
Мужчины-печенеги с трудом отогнали ее, а Векшу втолкнули в толпу невольников.
Отведя их подальше, приказали сесть. Векша примостился рядом с Сынком. Хотел заговорить с ним, но охранник хлестнул его по спине нагайкой. Когда охранник отошел, Сынко, не шевелясь, повел глазами на Векшу.
– Чего это она так на тебя набросилась?
– Зарубил одного ихнего. Наверное, ее мужа...
Гребец лишь головой покачал.
– Скажи, добрый человек, как же это случилось, что они вон столько наших забрали?
– шепотом спросил Векша.
– Еще бы не забрать, когда гости больше о товаре своем заботятся, чем о людях. Стали возле челнов и воев своих там оставили, а нас в лес послали без охраны, без оружия. Вот кривоногие подкрались овражком да и похватали нас.
Помолчали, пока мимо проходил охранник.
– Не осуди, если я тебя еще спрошу... Убежать отсюда никак?..
– Вижу, ты совсем еще молодой и неопытный...- прошептал Сынко.
– И не мысли! Для печенегов мы самый дорогой товар, стеречь будут, как свой глаз. Продадут покупателям, а те дальше погонят или повезут, холопами сделают в своей земле. Я пять лет маялся в Греччине, пока гость не выкупил.
– Видно, правду говорил Куделя, что та Греччина всех сказок лучше, если ты опять в нее поплыл.
– Сгинула бы она!
– в сердцах молвил Сынко.- Выкуп все отрабатывал, даром же не вызволяют! Греччина, голубь мой, одним только гостям мила: товар свой продадут, понакупают, чего надо, монету звонкую в кожаных поясах домой привезут. А наш брат, гребец, пожарится там на солнце возле причала на скудных харчах - и опять челн через море гони. С чем поплыл, с тем и приплыл. Лишь мозолями да горбами богатеем...
– А мой гость так хвалил, так уговаривал плыть с ним. Говорил: див наглядишься, подарки привезешь...
– О-о, див теперь наглядишься, если тебя прежде времени не прикончат за того зарубленного... Все они, гости, хорошо колышут, да только сон от их колыханья не берет...- И умолк, опустив голову.
Отчаянье охватило Векшу. "А что, если печенеги и правда меня, как говорил Сынко..." Больно защемило сердце. Ослабело от страха тело. Лег навзничь, смежил веки. "Неужели конец?" - даже застонал, не слыша своего стона. Сынко поднял голову, стал успокаивать:
– Ты не бойся. Если сразу не зарубили, то теперь уже не тронут.
Через некоторое время пленников повели
Векше кусок не шел в горло, он искоса наблюдал за печенежским станом. У них подошло время трапезы. Из всех шатров повылезали мужчины (Векша только тут увидел, как их много), подходили к огромным закопченным казанам, выхватывали оттуда куски горячего мяса, садились на траву и жадно жевали.
Женщины и дети тоже повыходили из шатров, несмело подступали к казанам, но пищи почему-то не брали. И только когда мужчины насытились, с криком набросились на остатки еды.
"А где же тот, в цветастом?
– вспомнил Векша важного печенега.
– Может, вон в той самой большой и ладной халабуде?.."
Поглядел на большой шатер. Вход в него широко раскрыт, и было хорошо видно, что там внутри. Печенег в цветастом сидел с тремя пышно разодетыми мужчинами на пестром ковре, заставленном блестящей посудой. Эти ели неторопливо, запивая каким-то питьем из высоких чаш.
После трапезы большинство печенегов снова укрылось в шатрах, а некоторые принялись готовиться в дорогу: осматривали конскую сбрую, острили кривые мечи, натягивали на луки новые тетивы из бычьих жил.
Женщины расчесывали большими костяными гребнями гривы коням, вплетали в них красные ленты, укладывали в кожаные торбы дорожную снедь.
Подростки бегали вокруг пленных и хлестали крайних нагайками. Оставили пленников лишь тогда, когда в поле начал меркнуть день и возле шатров задымили кизячные костры.
Охранники тоже развели костер, так как ночь обещала быть холодной. Ненасыть-порог дышал в поле влагой, понизу стлался редкий сивый туман.
Пленники долго не могли уснуть. Сбившись в кучу, согревая таким образом друг друга, они рассказывали каждый о своем. Но то свое у всех было одинаково безрадостно: куда ни ступи, как ни повернись, всюду им неволя. То князь, то бояре, то воеводы, то их тиуны, то гости, а то вот еще эти, печенеги...
Сынко все время молчал. Лишь под конец, когда все выговорились, рассказал про свой первый полон, про мытарства, каких он натерпелся, мыкаясь на чужой земле среди чужих людей.
...Десять лет миновало с тех пор, как Сынка впервые взяли в плен печенеги - тут же, возле Днепра. Когда поход переправился через пороги и причалил к большому острову, чтобы отдохнуть, отладить челны, принести под священным дубом жертвы богам, вои, взяв с собой гребцов, отправились в поле на ловы. Всегда так делали: дичь была немалым подспорьем в пути для похожан.
Вои с луками и копьями выстроились ровной шеренгой у берега на расстоянии полета стрелы друг от друга. Гребцы пошли по густому, высокому ковылю в поле, там они должны были разойтись, стать полукругом и с улюлюканьем и свистом двинуться к реке, гнать туда вспугнутого зверя. У них не было никакого ловецкого снаряжения, они служили воям загонщиками.