Векша
Шрифт:
На ладье остались только надсмотрщики, чтобы наблюдать за невольниками, все остальные корсунцы-ромеи сошли на берег.
Город стоял на горе над самым причалом. Оттуда долетал веселый гомон, песни, звуки дудочек, как будто там играли свадьбу.
Пленники тоже затянули песню, но печальную, тоскливую.
Ой, на море серы гуси против волны бьются, А для бедных невольников оковы куются. Ой,Векша растянулся на голой лавке, закинув руки за голову, и такая его охватила тоска! Был и он когда-то вольный, жил среди людей родных и милых, ходил куда хотел, делал что хотел. Теперь же загнала его доля в чужой край неведомый. И кончатся ли когда-нибудь эти муки-страдания или так и помирать придется в неволе?
На следующее утро на судно пришло много херсонитов. Они уже сами, без пленников, выгрузили на берег мешки с зерном.
А ладья поплыла дальше на закат солнца.
Глава десятая
ЦАРЬГРАД
Прошла целая седмица (семь дней, неделя) морского странствия. Сверху через дыру в помосте крикнули что-то надсмотрщику. Он велел поднять из воды весла и, когда ладья остановилась, отковал пленников от лавок.
Вышли наверх - солнце ослепило, заслезились глаза. Смахнул Векша слезу - ладья их в широком заливе колышется. Судов вокруг множество, и не сосчитать, еще никогда столько не видел. Людей на берегу видимо-невидимо. Город большой на горе раскинулся. Дома белые, кровли золотом сияют.
– Царьград! Царьград!
– узнали гребцы, побывавшие здесь со своими гостями раньше.
Сбились в кучу, зорко в берег вглядываются.
– Неужели Греччина?!
– не верилось Векше.
– Она, она...- подтвердил Сынко.
Затеплилась у Векши надежда: ведь русские гости уже, наверное, тут, может, удастся с их помощью из плена освободиться. Хотел было расспросить Сынка, как и где искать своих. Но надсмотрщик уже бичом стегает, сгоняет в челн.
Как только уселись, погребли от пристани в тихую заводь. Заперли их там в каменном подземелье.
– Вот если бы дать знать нашим, где мы, - сказал Векша.
– Как же ты дашь из этого поруба каменного?
– Не вечно же здесь будем сидеть, когда-нибудь да выведут. Вот тогда...
– Вывести-то выведут, но куда...- сокрушенно покачал головой Сынко. Или цепями к ладье прикуют, или под землю пошлют камень долбить... Не отпустят по-доброму нас ромеи. Хоть и есть между ними и Русью уговор, чтобы возвращать пленных людей домой, да ромеи все равно сокрывают наших, - правды у них столько, сколько у жабы перьев.
– Я все равно
– решительно заявил Векша.- Куда бы меня ни загнали!
– А чего ж, были такие, что убегали. Тебе, может, и удастся. Ты молод, здоров, не то что я...- горько вздохнул Сынко.- Меня если и выкупит гость снова, то радости в том мало. Навеки уже его рабом стану. Только и того, что дома погибну, а не на чужбине...
Залегло длительное молчание. Первым нарушил его Сынко. Он положил руку Векше на плечо, сказал: - Не следует нам так печалиться; сказано же - печаль сорочки не дает.
Нужно думать, как вырваться отсюда. Если повезет кому-нибудь из нас, ищите своих в Царьграде возле церкви СВЯТОРО Мамы. Там всегда наши гости останавливаются. Ромеи дают им жилье, харч, а когда приходит время отплывать домой, то еще и ветрила да укоти (якорь)для ладей.
– И все это задаром?
– удивился Векша.- Тогда чего же гости так злы на ромеев, все их хулят?..
– Эге, "задаром"... Дали бы они, если бы их не заставил князь Олег, когда стал со своею дружиною под Царевым городом. Они рады бы и совсем не пустить наших к себе на торг, но ведь это не в их силах... Полсвета уже цари ромейские держат в покорстве, а вот Руси боятся...
– А если гостей наших не будет в Царьграде, куда тогда можно податься?
– Было такое, что кое-кто убегал в Болгарию, а то дожидался гостей на Дунае у моря. Но там, говорят, трудно горы высокие перейти, надо тропки знать. Стоят они, горы, на самом краю земли ромейской. Перейдешь их - и уже Болгария...
Корсунцы дали пленникам отдохнуть, пока у них поджили на руках волдыри, натертые веслами, и повели куда-то по дороге, мощенной камнем.
Навстречу неслись красивые колесницы, накрытые от солнца навесами. Всюду люди в пестрых одеждах сновали. По сторонам дороги - дома, густо деревьями обсаженные.
Подошли к стене такой высокой, что пятеро должны были друг другу на плечи встать, чтобы через нее заглянуть. У ворот стража в шлемах с гребнями, в кольчугах, наколенниках булатных, со щитами круглыми и секирами длинными.
Корсунцы сказали что-то страже, она раскрыла ворота, пропустила всех. Двор широкий, как поле, стенами обнесенный. В нем люди ратные, конные и пешие, рядами стоят. По сторонам хоромы длинные. За хоромами роща густая, в ней просвечивает золотой купол большого терема.
Оставили корсунцы пленников с надсмотрщиками во дворе, сами в хоромы пошли. Побыли там долгонько и вернулись с двумя мужчинами: один еще молодой, но уже тучный, в длинном красном одеянии, другой - старичок хцлый, с перекошенными плечами, в штанах узких полосатых и в сорочке белой.
Тучный подошел к пленникам, окинул их свысока сердитым взглядом, стал выбирать. На кого укажет пальцем в золотых перстнях, в того старичок так и вопьется, как клещ: щупает со всех сторон, мускулы на руках и ногах пробует, рот велит раскрыть, на зубы смотрит, пройтись заставит и что-то потом скажет тучному. А тот молча кивнет головой - и пленника отводят в сторону.