Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн
Шрифт:
Этот факт — причастность родителей к фашизму — стал самой страшной тайной Одри Хепберн, омрачившей все ее детские воспоминания. Много лет она боялась в интервью даже заговаривать о своих родителях или предвоенных годах, опасаясь, как бы любопытные журналисты не копнули глубже, чем следовало. Возможно, эта необходимость постоянно держать под жестким контролем свои воспоминания стала причиной той легкой, но весьма ощутимой отчужденности Одри, которую американские журналисты позже сочтут аристократизмом.
Первые месяцы официальной войны в Голландии, как и почти во всей Западной Европе, прошли относительно спокойно. В мае 1940 года в Арнеме даже выступала с гастролями прославленная балетная труппа Нинетт де Валуа. Ведущей танцовщицей труппы была Марго Фонтейн, тогда находящаяся еще в начале своей головокружительной балетной карьеры, но уже знаменитая
На следующий день после отъезда лондонской труппы Голландию оккупировали немецкие войска. «Второе страшное воспоминание детства после исчезновения отца, — позже вспоминала Одри, — это мама, которая входит ко мне в спальню однажды утром, отдергивает шторы на окнах и говорит: „Вставай, началась война“». Это было 10 мая 1940 года — Одри было одиннадцать лет и одна неделя от роду.
Жизнь Одри, как и всех голландцев, переменилась в одно мгновение. Королева Вильгельмина со своими министрами отплыли в Англию, а их место заняло марионеточное правительство Антона Мюссерта. Дома жителей были захвачены оккупантами, золото и прочие ценности конфискованы, евреи и «неблагонадежные» согнаны в концлагеря. Одного из братьев Одри отправили в трудовой лагерь в Германии, ее дядю расстреляли, а в особняке ее деда разместился немецкий штаб. Чтобы не выглядеть «представителем враждебного государства», Одри пришлось скрывать, что ее отец англичанин, на людях она говорила только по-голландски и стала называть себя Эддой. Ее родные даже подделали ее свидетельство о рождении, дописав нужные закорючки в документы ее матери: отсюда пошла легенда о том, что Эдда Кетрин — настоящее имя Одри, а не вынужденно взятый псевдоним. Хотя девочка хорошо знала голландский, тогда она все же говорила на нем далеко не так свободно, как ее одноклассницы, и начала чувствовать свою ущербность. «Я даже не умела говорить так, как другие дети. Я вся была какая-то неестественная и застенчивая», — вспоминала она.
Чтобы не сойти с ума от страха и ужаса, Одри продолжала заниматься балетом, деньги на ее занятия Элла зарабатывала уроками бриджа. Вскоре, правда, балетный класс в консерватории закрыли, и Элла оборудовала класс для занятий в доме у своей знакомой — туда приходили несколько девочек и нанятый в складчину педагог. А позже Одри сама вела занятия у младших. «В той маленькой квартирке, которую они занимали, — вспоминала Памела Эвертс, — не было места для балетной перекладины, но я помню, как Одри просила детей класть ногу на подоконник, используя его в качестве перекладины». Иногда ей удавалось заработать немного денег, выступая перед несколькими гостями — собираться большими компаниями не разрешали законы военного времени, и зрители, чтобы не привлекать внимания патрулей, хлопали беззвучно. В основном собранные деньги шли в казну Сопротивления; для себя и своей семьи Одри брала лишь малую часть.
Среди легенд, сочиненных журналистами об Одри, особое место занимают предания о ее героическом участии в голландском Сопротивлении. Безусловно, они сильно преувеличены — Одри была еще мала, к тому же большую часть времени она проводила на занятиях танцами, — но доля правды в этих рассказах все-таки есть. Известно, что Одри помогала распространять антинацистские листовки и переписанные от руки тексты выступлений английских радиостанций, пряча листки в туфлях. А однажды она была связной между Сопротивлением и скрывавшимся в арнемских лесах английским парашютистом. На обратном пути она наткнулась на немецкий патруль. Позже Одри рассказывала, что единственное, что пришло ей в голову, — это сделать реверанс и подарить патрульному букет полевых цветов, который она зачем-то нарвала по дороге. Патрульные сочли это проявлением вежливости и покорности, а она тряслась от страха…
От постоянного голода у Одри началось малокровие, начали распухать ноги — так сильно, что про танцы пришлось забыть. «В те дни я часто говорила себе: если это когда-нибудь закончится, я никогда больше не буду ворчать и капризничать,
В сентябре 1944 года союзники попытались высадиться у Арнема: план с треском провалился, не только приведя к огромным жертвам как среди военных, так и мирного населения, но и вызвав жестокую месть немецких властей. В одну ночь все жители Арнема — под угрозой расстрела — были выселены из города в никуда. Три тысячи человек в следующие недели погибли от голода и болезней…
Семье ван Хеемстра повезло: у деда Одри был дом в Вельпе, деревушке неподалеку от Арнема, и они укрылись там — впрочем, уже через пару дней и дом, и все окрестные строения были забиты беженцами. Не было ни еды, ни медикаментов, даже элементарных удобств… Самые отчаянные пробирались в опустевший Арнем и искали еду в брошенных домах, рискуя нарваться на патруль. Однажды Одри пришлось несколько дней просидеть в подвале, питаясь шестью яблоками и половиной буханки хлеба, после чего у девочки началась еще и желтуха. Все это, несомненно, наложило свой отпечаток на внешность будущей звезды: ее хрупкая, тонкая фигура и огромные, словно испуганные глаза — явные следы тех тяжелых лет.
Как писал в своей книге об Одри Хепберн Александр Уолкер, выжила Одри только благодаря чуду. Однажды, еще в 1942 году, ее мать смотрела кинохронику и среди заключенных увидела своего давнего знакомого Майкла Берна. Ночью она вместе с бывшей владелицей этого кинотеатра — он, как и прочее, был конфискован немцами, — пробрались в проекторскую и вырезали из пленки несколько кадров с лицом Берна. Позже по фотографии с помощью Красного Креста удалось установить, где именно содержался Берн, и, к его огромному удивлению, он получил от Эллы огромную посылку с едой. Чего стоило ей собрать столько продуктов, можно только догадываться… В конце войны его репатриировали, и он стал переписываться с Эллой. «Элла в отчаянии написала мне, — рассказывал Берн, — что ей нужно новое чудодейственное лекарство — пенициллин, но его невозможно найти в Нидерландах, разве только за огромные деньги, которых у нее, естественно, не было. Не могу ли я ей прислать несколько пачек сигарет? (Цена за которые поднялась на черном рынке невероятно высоко.) И я посылал ей сотни и тысячи сигарет». Баронесса продавала эти сигареты на черном рынке и на вырученные деньги покупала для Одри лекарства и еду. Позже Одри говорила, что у тех дней, когда Голландия стала свободной, был «запах английских сигарет».
Нидерланды были освобождены войсками союзников 5 мая 1945 года — на следующий день после того, как Одри исполнилось шестнадцать лет. «Когда война закончилась, я была благодарна Богу за то, что я еще жива, и я знала, что человеческие отношения значат больше, чем богатство, или карьера, или даже еда. Я быстро выросла, потому что, в столь юном возрасте, я уже знала о страдании и ужасе», — вспоминала она.
Много лет спустя Одри узнала, что ее отец в самом начале войны был арестован как член английского фашистского союза за «связь с представителями вражеского государства» и провел пять лет в лагерях — его освободили лишь в апреле 1945 года. Эту тайну ей тоже приходилось скрывать.
«У меня почти не было настоящей юности, — признавалась Одри журналистам много лет спустя, — очень немного друзей, совсем мало радости в том смысле, в каком ее понимают подростки, и совершенно отсутствовало ощущение собственной безопасности. Удивительно ли то, что я стала таким замкнутым человеком?.. Мне кажется, что тогда я была старше, чем сейчас».
Конечно, с приходом свободы в Нидерландах прежняя жизнь не началась в одночасье: многие города лежали в руинах, не хватало рабочих рук, денег и продовольствия. Пока Одри болела, ее мать зарабатывала как могла. Воспользовавшись своими связями, она получила работу в Амстердаме, где лечилась ее дочь: сначала закупала продукты для ресторанов, которые снова открывались один за другим, затем стала сотрудничать с иностранными фирмами, осмелившимися вернуться в полуразоренную страну. Баронесса едва сводила концы с концами, но ей удавалось оплачивать лечение Одри, а после — ее уроки балета, к которым девушка постаралась вернуться, как только смогла держаться на ногах.