Величайший урок жизни, или Вторники с Морри
Шрифт:
— Потому что большинство из нас бродит будто во сне. Мы не ощущаем мир во всей его полноте, потому что мы полусонные и делаем многое по привычке, то, что нам кажется необходимо делать.
— А когда оказываешься перед лицом смерти, все меняется?
— Конечно. Ты отшелушиваешь все лишнее и сосредоточиваешься на важном. Как только понимаешь, что можешь умереть, все видишь совершенно по-другому.
Морри вздохнул. Научись умирать, и ты научишься жить.
Я заметил, что теперь, когда он двигает руками, они трясутся. Очки у него обычно висели на шее, и, когда он приподнимал
— Спасибо, — прошептал Морри.
Я заметил, что, когда коснулся его головы, лицо его озарилось улыбкой. Малейшее прикосновение мгновенно вызывало у Морри радость.
— Митч, можно я скажу тебе что-то?
— Конечно.
— Но тебе это может не понравиться.
— Почему?
— Понимаешь ли, суть в том, что если и вправду прислушиваться к птичке на плече, если всерьез принимать то, что ты можешь умереть в любую минуту,тогда вряд ли стоит быть таким честолюбивым, как ты.
Я с трудом улыбнулся. Морри продолжил:
— Все то, на что ты тратишь столько времени — вся твоя работа, — может показаться не таким уж важным. И ты скорее всего отыщешь время для иной, духовной пищи.
— Духовной пищи?
— Я знаю, ты терпеть не можешь слово «духовный». Ты считаешь это трогательно-чувствительной мутью.
— Как сказать…
Морри попробовал подмигнуть — не очень-то успешно, и я, не выдержав, расхохотался.
— Митч, — рассмеялся он вместе со мной, — даже я не знаю, что это такое — духовное развитие. Но одно я знаю: мы ограничены. Мы слишком вовлечены во все материальное, а оно нас не удовлетворяет. Мы воспринимаем любовь близких людей и вселенную вокруг нас как нечто само собой разумеющееся.
Он кивнул в сторону окна, из которого струился солнечный свет:
— Видишь то, что за окном? Ты можешь выйти из дома в любое время. Можешь бежать вдоль по улице и радоваться этому как сумасшедший. А я не могу. Не могу выйти на улицу. Не могу побежать. Не могу даже находиться на улице, чтобы не заболеть. Но знаешь что? Я ценюэто окно больше, чем ты.
— Цените окно?
— Да, ценю. Я смотрю в него каждый день. Я замечаю перемены в деревьях и с какой силой дует ветер. Словно я и вправду могу следить сквозь оконное стекло за движением времени. Я знаю, время мое на исходе, и потому красота природы притягивает меня так, точно я вижу ее впервые.
Морри замолчал, и минуту мы оба не отрываясь глядели в окно. Я пытался увидеть то, что видел он. Пытался увидеть время и свою жизнь, медленно текущую мимо. Морри слегка наклонил голову к плечу.
— Птичка, это случится сегодня? — спросил он. — Сегодня?
Благодаря передаче на «Найтлайн», письма приходили к Морри со всего света. И когда он был в силах, его родные и друзья собирались у него и помогали писать на них ответы.
Однажды в воскресенье, когда его сыновья Роб и Ион были дома, все расположились в гостиной. Морри сидел в своей коляске, тощие ноги спрятаны под одеялом, и лишь только профессору становилось зябко, на плечи ему набрасывали куртку.
— Какое первое письмо? —
Коллега стал читать письмо от женщины по имени Нэнси, у которой мать умерла от болезни Лу Герига. Она писала о том, сколько страданий ей принесла болезнь и смерть матери и что она хорошо понимает, как приходится страдать Морри.
— Ну что ж, — сказал Морри, когда письмо было дочитано, и закрыл глаза, — давайте начнем так: «Дорогая Нэнси! Вы очень тронули меня рассказом о своей матери. Я понимаю, через что вам пришлось пройти. Никому не избежать ни страдания, ни печали. Но горе и боль оказались для меня благотворными и, надеюсь, для вас тоже».
— Мне кажется, последнее предложение надо изменить, — сказал Роб.
Морри на секунду задумался.
— Ты прав. А что, если так: «Я надеюсь, что в горе вы сумеете найти целительную силу». Так лучше?
Роб кивнул.
— И добавьте: «Спасибо, Морри».
Следующее письмо было от женщины по имени Джейн, благодарившей Морри за то сильное впечатление, что он произвел на нее, выступив в программе «Найтлайн». Она даже назвала его пророком.
— Высочайший комплимент, — заметил коллега Морри. — Пророк!
Морри скорчил рожицу. Его явно насмешила подобная оценка.
— Поблагодарите ее за столь лестный отзыв и напишите: мне было приятно, что мои слова имели для нее какое-то значение. И не забудьте добавить: «Спасибо, Морри».
Следующим было письмо от англичанина, потерявшего мать и просившего Морри помочь ему наладить с ней контакт с помощью спиритизма. А еще было письмо от супружеской пары, собиравшейся приехать в Бостон, чтобы познакомиться с профессором. Затем шло письмо от бывшей студентки, описывавшей свою жизнь после окончания университета. В нем было и о самоубийстве, и о трех мертворожденных детях. И о матери, умершей от болезни Лy Герига. И о страхе, что она, дочь, может заболеть этим недугом. Письму не было конца. Две страницы. Три страницы. Четыре страницы.
Морри внимательно выслушал всю эту мрачную историю. Когда письмо было-таки дочитано, он мягко спросил:
— Ну, что же мы ответим?
Воцарилось молчание. Наконец Роб не выдержал:
— А давайте так: «Спасибо за ваше длинное письмо».
Все рассмеялись. А Морри посмотрел на сына и просиял.
Рядом с его стулом лежит бостонская газета с фотографией улыбающегося бейсболиста — он только что поймал мяч. Из всех существующих болезней, думаю я, Морри досталась та, что названа по имени спортсмена.
— Вы помните Лy Герига? — спрашиваю я.
— Я помню, как он стоял на стадионе и прощался.
— Значит, вы помните его знаменитую фразу.
— Какую? — спрашивает Морри.
— Ну что вы! Лу Гериг, Гордость Янки. Речь, что эхом неслась из репродукторов?
— Напомни мне. Произнеси эту речь.
Сквозь открытое окно я слышу, как подъехал мусоровоз. И хотя на дворе жарко, на Морри рубаха с длинным рукавом, а ноги укрыты одеялом. Кожа его бледна. Болезнь полностью овладела им.
Подражая Геригу, я начинаю громогласную речь, и слова мои точно отскакивают от стен стадиона:
— «Се-е-егодня-я-я… я чувствую себя… самым счастливым челове-е-еком… на всей земле…»
Морри закрывает глаза и медленно кивает:
— М-да… Что ж, я такого не говорил.