Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Гудвин Джейсон

Подобно тому как османская армия на марше могла обеспечивать себя продовольствием и всем необходимым, не опустошая земли, через которые проходит, Константинополь, казалось, нисколько не зависел от прилегающих к нему районов: его сети были раскинуты по всей империи до самых дальних ее уголков. В середине XVII столетия в столице ежедневно выпекалось 250 тонн хлеба, каждый месяц забивалось 18 тысяч быков и ежегодно — 7 миллионов овец и ягнят; десятая часть поставлялась во дворец. В константинопольскую гавань заходило две тысячи судов в год. Все в Стамбуле было тщательно организовано, ничто не оставлялось на волю случая. Аппетиты города были столь велики, что хотя, как известно, торговые маршруты в Восточном Средиземноморье проложили венецианцы, настоящую жизнь в них вдохнули турки, регулирующие и регламентирующие движение по ним.

Как и в любом городе империи, в Константинополе базары инспектировал кадий, вершивший скорое правосудие прямо на месте. Он знал настоящую цену на похлебку из потрохов, следил за тем, чтобы вся посуда была

надлежащим образом вылужена, и требовал от сапожников, чтобы каждый акче, уплаченный покупателем, равнялся двум дням срока службы обуви. Прибыль торговцев обычно ограничивалась десятью процентами, хотя в случае с товарами, привезенными издалека, проконтролировать соблюдение этого принципа представлялось затруднительным. По каким-то так и не выясненным причинам вплоть до XVII века торговля мясом в Константинополе приносила одни убытки, так что ею в виде наказания заставляли заниматься богатых людей. «Использование фальшивых мер веса наказывается с величайшей строгостью, так что на улице нередко можно наткнуться на висящее третий день в петле тело какого-нибудь пекаря», — вспоминает Портер.

На рынках Константинополя были сосредоточены такие богатства, что грузины, народ чрезвычайно бедный, стали отсылать туда в качестве дани своих сыновей, а грузинский посол был вынужден покрыть издержки своего пребывания при дворе, продав в рабство всю свою свиту вплоть до писаря, оставив одного лишь переводчика.

Торговля была едва ли не единственной сферой гражданской жизни, вмешиваться в которую государство считало своим долгом, дабы поддерживать боеспособность армии и безопасность на улицах. По исламским представлениям, справедливый правитель должен быть богатым и щедрым государем, который следит за тем, чтобы его подданные никогда не испытывали нужду; в исламских городах существовала давняя традиция голодных бунтов против тех правителей, которые не справлялись с этой задачей. Благополучие ремесленника зависит оттого, насколько справедливую плату он получает за свой труд, а размер справедливой платы записан в цеховых законах. Подданных необходимо защищать также от завышенных цен и нехватки тех или иных товаров.

После того как на завоеванных турками землях устанавливался мир, все их жители, казалось, начинали год от года богатеть. В XVI веке численность населения империи удвоилась. Каждому находилось дело, жизнь кипела повсюду — не только на столичных базарах и на рейде в Босфоре. Морозини полагал, что безопасность столь оживленной и процветающей империи зависит уже не от количества и качества крепостей («коих у турок не очень много»), а от изобилия всего, что нужно для жизни. «Производимого здесь хватает не только для обеспечения ежедневных потребностей подданных самой империи: в сопредельные страны вывозится и продовольствие, и множество иных товаров. Можно было бы производить и больше, если бы было больше рабочих рук для возделывания полей». «Из Молдавии и Валахии, — пишет Сандис, — везут им говядину и баранину; что же до рыбы, то окружающие моря предоставляют ее в избытке и самых разных видов». «Повсюду в лесах Мингрелии, — сообщает Бусбек, — можно увидеть простых крестьян, вкушающих отдых под сенью пышных деревьев и отмечающих свои праздники вином, танцами и песнями».

Даже в районах, расположенных далеко от границы, постоянно совершалось людское движение: ехали к своим новым тимарам сипахи, объезжали подведомственные земли чиновники, кочевники гнали свои стада на зеленые горные пастбища; двигалась в направлении Эдирне на зимние квартиры великолепная кавалькада султана, который будет охотиться в своих заповедных лесах до тех пор, пока кваканье лягушек в прудах не начнет досаждать ему по ночам. Торговля велась с имперским размахом. Когда Бертран де ла Брокьер был в Дамаске, в город прибыл караван из пустыни — на то, чтобы он обустроился в городе, ушло две ночи и три дня. В середине XVI века немецкий путник обнаружил, что в лавках Белграда «есть совершенно все, как в лучших городах Италии и Германии».

Крытые рынки, имеющиеся в каждом городе империи, предлагали товары (произведенные под строгим присмотром цехов), перед которыми невозможно было устоять. Хороший лук делали из кленовых прутьев, собранных в окрестностях Кастамону, буйволовых жил, вываренного рога и клея из смолы, добываемой в устье Дуная. До идеального состояния он доходил год, а прослужить мог два века, если регулярно смазывать его льняным маслом. Тетиву из конского волоса пропитывали воском, смолой и рыбьим клеем. Для изготовления стрел использовали панцирь черепахи или слоновую кость, лебединые, орлиные или бакланьи перья; наконечники делали из козьих костей, древки — из сосны. «Такой лук весьма изящен, — восклицал французский путешественник, — и необычайно прочен!» И при этом еще и дешев. Впрочем, многие товары запрещено было продавать иностранцам: например, в Салониках делали хлопковую ткань особого сорта, предназначенную исключительно для обмундирования янычар. Процветала контрабанда. На рынке можно было приобрести льняные ткани с берегов Нила, парчу и велюр из Бурсы, мохер, грубые шерстяные ткани из Пловдива и тонкую шерстяную пряжу из Эдирне и Салоник, произведенную испанскими евреями, шелк и ковры. Европейцы интересовались пряностями из дальних восточных стран,

мылом, благовониями и лекарственными веществами, изразцами из Изника, стамбульской бумагой и хевронским стеклом; взамен они предлагали сукно, бумагу, английскую сталь и горы серебра. Османы были в долгу перед своим собственным Востоком, от которого, как ни странно, они отгородились таким же барьером, отчасти психологическим и санитарным, отчасти же вполне материальным (в виде пограничных крепостей), каким европейцы отгородились от них самих. Они ввозили мускус, ревень и фарфор из Китая, а из Московии — меха, которые играли большую роль в церемониале, ловчих птиц, янтарь и ртуть; татары поставляли им луки, стрелы, щиты, икру, кожу из Казани и белых рабов, тогда как из Судана везли золото и черных рабов.

Райкот писал: «Восхитительные поля Азии, прекрасные равнины Фракии, изобилие Египта и плодородие Нила, роскошь Коринфа, богатства Пелопоннеса, Афин, Лемноса, Митилены и других островов Эгейского моря, Аравии, большей части Персии, всей Армении, Понта, Галатии, Вифинии, Фригии, Ликии, Памфилии, Палестины, Сирии, Финикии, Колхиды, Молдавии, Валахии, Румынии, Болгарии, Сербии, большей части Грузии и лучшей части Венгрии служат удовлетворению желаний одного-единственного человека».

При жизни Мехмеда II незадачливые господари Молдавии и Валахии стали чеканить монету по османскому образцу, чтобы облегчить обмен, а когда Молдавия вошла в вассальную зависимость от империи, ее бояре начали наращивать поставки на рынки Стамбула, что привело к закрепощению населения княжества. Ни один пастух с молдавских холмов или склонов Карпат не мог продать свой скот, пока свою долю по установленной цене не приобретет османский закупщик. Когда в пределы османского мира вошли берега Черного моря, там обнаружились орехи и фрукты для Константинополя и строевой лес для флота. Болгары разводили лошадей, греки на островах выжимали оливковое масло, рыбаки забрасывали сети, а с берегов нежно-голубого Охридского озера, что в горах Македонии, стремительные гонцы доставляли во дворец ведра с восхитительной форелью.

Сами турки почти не занимались торговлей, однако облагали ее налогами (как экспорт, так и импорт) и даровали капитуляции — нечто вроде статуса наибольшего благоприятствования — любой стране, которая обязуется регулярно поставлять на рынки свои товары. Первый такой договор, заключенный с Францией в 1534 году, позволял французам покупать в пределах империи ограниченное количество товаров и ввозить на продажу что они пожелают на льготных условиях. Чтобы избежать трений, французам было предоставлено право экстерриториальности, то есть, по сути, на них был распространен тот самый принцип коллективной ответственности, который применялся в империи ко всем входившим в нее общинам. Следите за поведением своих собратьев сами, говорили османы, или будете расхлебывать последствия их поступков все вместе. Другие европейские страны вскоре тоже потребовали капитуляций и получили их: Англия — в 1567-м, Голландия — пятью годами позже. Самыми частыми иностранными гостями в портах империи были, конечно, венецианцы, которые неоднократно смиренно принимали договоры, унизительные с политической точки зрения, но выгодные с коммерческой, используя в качестве последнего аргумента стремительные и недорого обходящиеся военные действия, которые прекращались, как только вновь появлялась возможность окунуться в море дипломатии.

11

Море

Земли империи, покрытые морщинами гор, омывало море — мрачное и бушующее, когда с воды в сторону гор дул ветер, ненавидимый всеми средиземноморскими народами, свежее и игривое, когда османский флот выходил на сбор дани с жителей островов, когда все морские пути Восточного Средиземноморья были переполнены судами с паломниками, направляющимися в Мекку, а из Египта в Стамбул тянулись тяжелые корабли с зерном.

В начале арабского владычества Средиземное море было, что называется, у мусульман в кармане. В XV веке турки вознамерились вернуть его туда. Создание флота позволило Мехмеду II взять Константинополь. Его благочестивый наследник Баязид II Суфий заложил основу османского морского господства, преобразовав Арсенал таким образом, чтобы можно было спустить на воду флот, способный выдержать войну с Венецией, морской сверхдержавой того времени.

Больше всех от османских завоеваний пострадала Генуя. Робкая попытка умаслить будущих захватчиков своих владений, предпринятая генуэзцами в 1423 году, — они предложили поместить эмблему султана на башне, которую строили в Пере, — не помогла, равно как и соблюдение нейтралитета во время осады Константинополя. Падение последнего закрыло им доступ в Черное море, а вскоре Генуя продала все свои имущественные права в процветающих торговых колониях в Крыму и Трапезунде акционерной компании — «Обществу святого Иоанна». Акционеры, надо сказать, вложили свои деньги крайне неудачно: в ближайшие двадцать лет генуэзцев изгнали из Черного моря. Турки унаследовали у них корабельные звания и внешний облик судов: османский адмирал носил титул капудан-паши, а с османских верфей сходили построенные по генуэзскому образцу тяжеловооруженные галеоны и, конечно, галеры — самые эффективные и ужасные из средиземноморских судов: гребцы там были скованы цепями, и о приближении галеры можно было узнать за милю по разносившейся над водой вони.