Великая битва у Малого пруда

Панку-Яшь Октав

— Чего ты кричишь?

— Чего? — Петрикэ побагровел. — Чего я кричу?.. Потом) что ты позабыл о клятве. Вот почему!

— О какой клятве?

— О нашей…

— Нет, не забыл!

— Повтори!

— Сейчас не могу. Клятву дают в особых случаях.

— И теперь особый случай, — сказал Петрикэ уже мягче. — Считалось, что мы с тобой друзья, а теперь вот я сомневаюсь. Говори!

По шоссе проехал огромный грузовик с досками. Когда шум утих, Санду, глядя на взметнувшееся облако пыли, сказал:

—

Если хочешь, пожалуйста: «Дружить до гроба! А изменника пусть в дугу согнёт, в колесо свернёт!»

— М-да! — пробормотал Петрикэ. — Говорить-то ты можешь… И только! — Он утоптал песок и, нагнувшись, вывел пальцем на песке крупными печатными буквами: «И только!» — и подчеркнул два раза.

Санду запротестовал:

— Вот и неправда! И ты поверил, что я забыл клятву? Если хочешь знать, я огорчён не за себя. Если бы только это, я бы знал, как поступить! Но тут другое… Ну, ладно, так и быть, расскажу тебе, что случилось. Только тебе!

— Рассказывай!

Санду помедлил немного, потом собрался с духом:

— Ну, слушай…

Тем временем солнце поднялось ещё на одну ступеньку незримой лестницы и забросало пруд огненными стрелами, замелькали в воздухе резвые пылинки. Словно позолоченные гребешки, солнечные лучи прочёсывали космы дальних ив. Прямые дерзновенные пики тростника, казалось, только и ждали сигнала, чтобы взлететь вверх. На глади пруда жёлтые кубышки уже встречали первых мошек, потчуя их сладким нектаром. Никогда ещё Малый пруд не был таким красивым.

— …Вот что вышло, — заключил Санду. — Тут-то и начинается самое трудное: значит, мы уже больше не сможем вернуться в порт? И собирать гербарий не будем?.. Ничего?

— Не знаю, — сокрушённо ответил Петрикэ. — Всё шло так хорошо, и вдруг нате вам! — Он пожал плечами. — Что делать?

— А я знаю? — Санду тоже пожал плечами. — Я бы хотел сейчас быть девчонкой… Пошёл бы домой, поплакал, и всё бы прошло…

— Это ты и так можешь сделать. Плачь сколько угодно. Хоть весь пруд залей слезами! Но уж потом ребята не посчитаются с тобой, и не жди.

— О ребятах-то я и думаю. Как им сказать?

— А как мне сказал?

— Положим, это не всё равно! — возразил Санду. — Нам двоим ничего не страшно. Мы не сдаёмся. Так ведь?

Петрикэ очень понравились эти слова.

— Верно. Мы не сдаёмся. Надо подумать, кто бы нам помог… Только вот кто?

Санду вздохнул и промолчал.

— Я вспомнил про Влада, — продолжал Петрикэ. — Но кто пойдёт к нему?

— К Владу любой может пойти, — удивлённо сказал Санду. — Ты или я…

Петрикэ вдруг встал. Избегая взгляда Санду, он сказал:

— Я не могу пойти к нему.

— Почему?

— Потому что не могу, и всё!

— Не понимаю…

— Он не станет разговаривать со мной.

— Почему?

— Потому… Ну что ты пристал ко мне со

своими «почему»? — Петрикэ так крикнул, что Топ открыл глаза и зарычал. — Извини, что я кричу, — примирительным гоном продолжал он. — Такая уж у меня привычка. Раскричусь, а потом как ни в чём не бывало. — Он опять сел на пень рядом с Санду и обнял его. — Знаешь, Санду, у меня большое горе… Я ещё вчера хотел с тобой поговорить, да как-то не получилось. Никто даже не знает, как я извёлся… Брат мой, химик, такой бесчувственный, как бревно. Вечером легли мы спать, я хотел было с ним посоветоваться, а он повернулся на другой бок, пробормотал спросонок какой-то углеводород с шестью углеродами, и всё… Ты меня непременно выслушаешь…

По тому, как лихорадочно говорил Петрикэ, Санду решил, что тот действительно хочет поделиться чем-то важным. Желая обнадёжить друга, Санду повторил клятву и добавил:

— Можешь положиться на меня!

Петрикэ помялся и вдруг, словно боясь, что если он не скажет это сию же секунду, то потемнеет небо и грянет буря, выпалил:

— Я разорвал галстук!

— Что ты говоришь?

— Да… Никто, кроме тебя, не знает. Вернее, знает ещё… кое-кто. Одна девчонка. Это она мне разорвала!

— Вы подрались?

— Нет. Я готов броситься в пруд от злости, что не оттаскал её за косы!.. — Вспомнив, что у Нины нет кос, он поправился: — Ну, хоть бы оттрепал её…

— Что же теперь делать?

— Я уже думал.

— Ну?

— Что «ну»? Ничего не придумал! — Он засвистел, потом процедил сквозь зубы: — Хороши каникулы, нечего сказать!

— М-да, — подтвердил Санду. — Так ждали их, и вот, пожалуйста… Уж лучше бы они кончились! Пошёл бы себе домой, стал решать задачи, рисовать карты и горя бы не знал.

Словно паровоз перед входом в туннель, протяжно загудел фабричный гудок. Половина восьмого.

— Сейчас соберутся ребята, — напомнил Петрикэ. — Как нам быть? Дождёмся и скажем им?

— Нет, — покачал головой Санду. — Я сам ничего не стану говорить. Когда на сборе отряда мы обещали, что соберём гербарий, мы ведь не оговаривали: дескать, если что-нибудь случится, то мы ничего не сделаем… Надо попытаться, постараться самим, а уж если ничего не придумаем, тогда можно сказать ребятам и остальным пионерам нашего отряда. Тогда уж всё равно…

— Посоветуемся с Владом. Но я уже сказал тебе: к Владу я не могу идти!

— И сколько же времени ты будешь прятаться от него? День, два… месяц… год… А потом?

— Потом я стану утемистом, — со вздохом ответил Петрикэ. — Ну и дурак я! Кто же меня примет в утемисты? Мне скажут: не умел, мол, беречь пионерский галстук — не сумеешь сберечь и билет.

— Ты всё-таки должен пойти к Владу, — посоветовал Санду.

— Без галстука? А если он спросит, что я ему скажу?