Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы
Шрифт:
Как просто она это сказала, и его план сразу превратился в ничто. От него ничего не осталось. Решительность и изобретательность Маттиса утекли, как вода сквозь сито. Он проиграл, не успев по-настоящему начать.
— Больше мне не о чем говорить, — грустно сказал он и встал.
Хеге промолчала, она даже не повернулась к нему. Маттис прибавил:
— Странно, что кочка не помогла, а я-то думал, что сумею привлечь тебя на свою сторону до прихода Ёргена.
Хеге все еще сидела на мягкой кочке. Наконец она тоже встала.
— Ох, я даже и не знаю, — растерянно
— Что?
— Думаешь, мы не говорим о тебе?
— Говорите, я знаю, — быстро ответил Маттис.
— Мы сделаем все, что сможем, — сказала она. — Надеюсь, ты это понимаешь?
Маттис не слыхал ее. Он только видел, что она вошла в калитку и скрылась в доме. Его занимало другое: блестящая мысль. Что такое блестящая мысль, если уж на то пошло? Ничто. Ты явишься с ней, но стоит умному только раскрыть рот — и она как мусор упадет на землю. Хеге хватило одного или двух слов, чтобы он пропал, а его план рассыпался в прах.
Сделаем все, что сможем, сказала она. Что она в этом понимает!
37
С перевозом было покончено. Нрав у Ёргена был крутой. Каждое утро Ёрген брал Маттиса с собой в лес.
— Ты должен учиться, — сказал Ёрген, он был немногословен, спорить с ним было бесполезно. Маттис ворчал, но ходил на лесосеку.
Однажды, вернувшись измученным после тяжелой работы, он получил своеобразное угощение и от Хеге.
— Тебе нужно пройти эту школу, — сказала она.
Ну как растолковать ей, что его мысли, которые, словно лучи, идут прямо к веслам, когда он плавает на лодке, не признают ни топора, ни скобеля. Хеге ничего не понимала.
В лесу Ёрген был добрый, этого у него не отнимешь. Он выискивал для Маттиса деревья потоньше, чтобы их было легче рубить, а потом и валил их за него, почти все. Успехов Маттис не делал, ему хотелось одного — поговорить с Ёргеном о Хеге.
Наконец это ему удалось, они сидели и пили кофе. Маттис устал, хотя сделал очень мало, — он чувствовал себя заживо погребенным под кучей еловых веток. Ёрген и Маттис растянулись на земле, положив головы на камни, и прикрыли глаза.
Вот сейчас, самое время.
Вперед на грозу! — подумал Маттис, чтобы подбодрить самого себя. Он приподнялся. Ёрген тут же открыл глаза, он был настороже.
— Давай, Маттис, отдохнем еще немного.
— Нет, мне надо поговорить с тобой, — грозно начал Маттис, другой тон тут не подходил.
— Тогда выкладывай.
— Ты небось видишь, что с каждым днем я работаю все хуже и хуже?
Это была правда. Маттис и в самом деле работал еще хуже, чем вначале. Ёрген все видел, и потому ему было неприятно услышать это от самого Маттиса.
— Да, просто не пойму, что ты за человек? — На этот раз голос у Ёргена был злой.
Он-то и придал Маттису мужества, этот злой голос.
— А ты что за человек? Кто отнял у меня Хеге? Это, по-твоему, хорошо?
Ёрген смутился.
— Так уж получилось, — сказал он.
Они помолчали. Хеге стояла между ними, не принимая ничью сторону.
Но
— Ты бы лучше подумал о Хеге, а не о себе. Порадовался бы за нее. Думаешь, ей раньше было сладко?
Маттис лишился дара речи, он был поражен, он не мог так быстро посмотреть на все с другой стороны. Ёрген, конечно, прав, только… Он сидел неподвижно и все-таки был похож на птицу, беспомощно бьющую крыльями. Мир полон силы, которая вдруг появляется и подавляет человека. И эта сила не только Хеге, Ёрген и все умные, нет, она так безжалостна и неумолима, что заставила Маттиса самого перевезти через озеро в собственной лодке свою собственную беду и пригласить ее в свой дом. Что же ему теперь делать?
— Давай не будем больше говорить об этом, — предложил Ёрген, потому что Маттис так и не ответил ему.
— Я сейчас плохо о тебе подумал, — злобно сказал Маттис.
— Это тебе не поможет.
— А что поможет?
— Хватит об этом, — твердо сказал Ёрген. — Все останется как есть.
— Ладно, — сказал Маттис. Злые мысли одолевали его, но он сказал «ладно» и покорился. Он снова лег на землю.
Они лежали на вырубке, давая отдых спине. Кругом валялись сучья и ветки, торчали пни, в траве росли грибы. Ёрген держал в руке ветку и в задумчивости хлестал ею по красным мухоморам, которые росли рядом с ним. Сбив мухомор, он заговорил об этих красивых грибах: ему хотелось переменить тему разговора.
— Смотри, Маттис. Если человек съест такой мухомор, ему крышка.
Пурпурный гриб от удара раскололся на две части, внутри он был белый, крепкий и таил в себе смерть.
Маттис вздрогнул, но остался лежать и не отрываясь смотрел на гриб.
— Это правда?
— Да, мухомор — страшный гриб, — сказал Ёрген. — В старые времена из него варили суп и угощали им того, кого хотели погубить.
Маттис не мог отвести от мухомора глаз. Его охватило незнакомое роковое желание, над которым он был не властен. От мухомора к Маттису бежали волны, они находили в нем уязвимые места и подчиняли его себе.
— Это правда? — повторил он.
— Да, смотри не ешь их, а то тебе уже ничто не поможет.
— Не надо так говорить, — сказал Маттис, но это было уже невнятное бормотание. Как зачарованный, смотрел он на гриб, потом украдкой глянул на Ёргена… Его вдруг осенило, он увидел спасение от свалившейся на него беды: надо съесть мухомор! Я съем мухомор! Съем, и все!
И он протянул руку, чтобы схватить эту ядовитую мерзость.
— Брось! — сказал Ёрген. — Такими вещами не шутят. Ты что?..
Поздно. Маттис оказался проворнее, он уже схватил кусок гриба с пурпурной шляпкой и сунул его в рот. И, сделав усилие, проглотил, даже не почувствовав его вкуса. Ему показалось, что по горлу у него разлился огонь, хотя на самом деле ничего такого не было. Легкое жжение появилось чуть позже — все-таки это была не совсем обычная пища, — и Маттис издал резкий короткий вопль, похожий на лай.
— Болван, зачем ты это сделал?!
Ёрген не на шутку разозлился.
— Надо вызвать рвоту, — сказал он. — Сунь два пальца в рот.