Великая империя зла

Пилипенко Сергей Викторович

Всадник на почти черном, как смоль, коне, пристально вглядывался вдаль. Его смуглое, обветренное во многочисленных походах лицо, явно указывало на происхождение.

Сегодня была суббота. Великий день, но он пренебрег этим.

На кон ложилась его судьба, и если судно не прибудет в срок, ему конец.

Жеребец вздыбился на задних ногах, и всадник приподнялся на стременах.

Где-то там, вдали, почти на горизонте, он увидал то, чего

так ждал - белые паруса корабля.

Конь

опустился на передние ноги, и всадник повернул его в сторону. Проехавшись по побережью, он обернулся назад.

Позади стояла колонна из сорока воинов, приданных

ему султаном, а чуть дальше - целая ездовая колонна из навьюченных лошадей и мулов с пустыми корзинами и мешками.

На каждой из лошадей сидел всадник и погонял рядом стоящим мулом. Часть груза он, конечно, брал и себе.

Всего в ряду насчитывалось около пятисот всадников.

Это был самый большой караван, снаряженный когда-либо к морю султаном.

И виной всему этому была одна маленькая, но естественная причина.

Всадник должен был встретить худенькую, совсем небольшого роста женщину с младенцем на руках, а вместе с ней и дары от Бахчисарайского Юсуф-паши.

Младенец был сыном султана от иноземки из какой-то не известной всаднику страны, о которой он слышал только в рассказах очень древних воинов, совершавших набеги в те далекие времена.

Имя сына тщательно скрывалось, но всадник знал, что его зовут Гейдан-паша или маленький Гейдан, так называла его мать, с которой он познакомился совсем недавно, побывав на той стороне огромного моря.

Самого всадника называли эмиром. Он руководил Верхней Палатой настоящего Дивана и являлся одним из главных основателей Великого Совета.

Родом он был из Бухары, но в свое время далекие предки перекочевали в другую страну и там обосновались. Шло время, они обретали власть и потихоньку становились богаче и сильнее.

Спустя несколько веков их род преобразовался в эмирский, а далее в Диванный, так как представители рода всегда имели веское слово.

Настоящее имя его было Абдурахим-Ибн-Из-Дахим, правда в народе это звучало попроще - эмир Абдах.

Он занимал верхнюю строчку в Великой Империи и пользовался практически неограниченной властью, что давало ему право отрубать головы налево и направо.

Никакие мольбы о помиловании не помогали. Имели место только деньги. Только они могли скастить срок заключения в яме или удержаться па плову в этом жадном и кровавом мире.

Эмир Абдах попал в немилость к султану и теперь несколько сожалел о случившемся.

Совсем недавно он высказался против его звездочета, обвинив того при этом в недоумстве и лжепророчестве, на что Великий Осман очень рассердился и хотел было приказать отрубить ему голову, но мудрейшие отсоветовали ему делать это и, конечно, в большей степени по политическим причинам.

Имя эмира было широко известно в кругах империи, да и сама занимаемая должность гласила

об этом. Подвергнув его казни, можно было навлечь на себя мзду со стороны его рода, и хотя это было не очень опасно, все же султан понимал, что раскол внутри Дивана грозит повернуться расколом империи.

Поэтому, одернув своего первого руководителя в неуместной болтовне и обвинив в слишком уж жестоком отношении к простому народу, султан приказал отправиться встречать его пятьсот шестую по счету жену и доставить во дворец, при этом указав на то, что если этого не произойдет в срок, то вина будет доказана, а соответственно, исполнен и приговор.

Эмир встряхнул головой от тяжелых мыслей и посмотрел вновь на море.

Корабли приближались. Их было несколько. Судя по всему, это галеры, где использовался труд невольников, что, впрочем, оправдывалось, так как частые штили на море подолгу держали суда в портах, а то и просто среди окружающей бездны волн.

Море никогда не нравилось эмиру, и в душе он желал никогда его больше не видеть. То ли это был страх перед огромной массой воды, то ли просто суеверие, в которое сам почти не верил - он не знал и не понимал.

Но в то же время осознавал, что море не сулит ему хорошего и где-то внутри всегда содрогалась какая-то жилка при виде темного царства воды.

Корабли приближались и уже гораздо лучше были видны борта судов. Огромное количество весел то и дело опускалось на воду, от чего в голове эмира возникал небольшой шум.

Он представлял, как сейчас на бортах судов стоят погонщики и время от времени, хлестая им же подобных, приказывают грести сильнее и лучше.

В основной своей массе это были те, далекие его предки, захваченные когда-то в плен или обращенные в рабов с помощью силы войск. Но, были здесь также и русичи - люди со светлыми головами и почти белой кожей.

Сейчас, когда дела империи шли не особо хорощо, эмир понимал, как важно было настроить народ против иноверцев. И в большей степени, это удавалось.

Пленников, если они убегали, тут же сдавало местное население, получая в награду за это небольшой участок земли под сад от местной власти.

Поэтому, убежать было непросто и плененные порой до конца своих дней находились на галерах или где-то еще в других местах.

Их труд здесь, за далекими рубежами их настоящих мест обитания, очень хорошо ценился.

Они были выносливы, жизнестойки и особо не привередливы. Поэтому, цена на них была высокой.

Правда, это не касалось самой империи, то есть власти. Они получали это в достатке в качестве свободно существующего налога с работорговцев.

К примеру, если тот продавал пятерых, то из них двоих он должен был отдать эмиру, как лицу, осуществляющему законодательно облагаемую налоговую и другую власть.

Отчасти, это было не справедливо, так как работорговцу приходилось туго при этом, ну что поделать, когда империя нуждалась в рабочей силе и подъеме иерархий вверх.