Великая Ордалия
Шрифт:
Быстрый удар, нанесенный с безумной силой. Ойнарал отлетел более, чем на десять локтей, тело его как засохший клубень отскочило от каменной стенки и рухнуло на груду камней. Однако, каким-то невероятным образом он ухитрился не выпустить из рук Холол, знаменитый «Отбирающий дыхание». Сорвил увидел светящее острие меча, оно качнулось над правым бедром сику, превратив лицо его в дергающийся силуэт.
Свет подчеркнул белизну нагого тела ярившегося над ним колосса, его собственного отца.
— Слабаак! —
Сын Харвила примерз к месту.
— Ну разве мог я не любить столь слабое и прекрасное существо!
Сверкающее острие Холола скользнуло вниз, за ногу сику, однако успев перед этим пронзить его сердце.
— Ну, как может отец не любить сына, которого должно убить!
Острие коротко пульсировало, каждая вспышка обрисовывала сику на фоне камней, освещала Владыку Стражи, безволосого, раскачивавшегося в неутихающем гневе.
— Такого сына!..
Внезапная тьма удивила, пусть её прихода и можно было ожидать. Отдаленная чернота метнулась вперед и поглотила буйный, белокожий лик Ойрунаса, ярящегося над своим умирающим сыном.
Холол не выскользал из руки Ойнарала — он сам словно бы выскользнул из его рукояти. Сын Харвила каким-то образом был непреклонно уверен в этом.
Яркий глазок пылал над Клетью, однако сам он стоял за пределом проникновения его лучей, в сумеречном подземном мире среди стен, сложенных из свиных черепов. Значительная часть его существа, всё человеческое, что осталось в нём, трепетало от ужаса, стремилось бежать, однако какая-то иная доля заставила его не отступить.
Он не оставит Ойнарала Последнего Сына разлагаться здесь, среди свиных костей. Сорвил знал это с уверенностью, такой же глубокой как сама жизнь.
Он не бросит своего сику.
Стон гиганта, словно стенания огромного лося, прозвучал в полной тьме перед ним, звук последовавшего голоса, был подобен скрипу переломленного бревна.
— Мой-мой… мой сын …
Тишина.
Сорвил попытался хоть что-то увидеть, но все что он мог разглядеть, теперь ограничивалось пятном от свечения его ложного лица, призрачной лужицей поверхности, в которой проступали хоть какие-то детали.
Тьму пронзил звук рыдания, грубого, хриплого, пропитанного слизью, столь близкого, что юноша отступил на шаг.
— Мой сынннн! — вырвалось из огромных легких.
Глазок на Клети поблескивал, как и прежде, и в какое-то безумное мгновение ему показалось, что вся полнота бытия вырисовывается на черноте, словно лучи на дымном пологе. А потом он оказался нигде… подвешенным в какой-то безбрежной пустоте.
Весь мир съежился до пятнышка, освещенного его проклятым лицом.
Тишина бушевала как буря, способная пронзить недра земли.
Юноша осознал, что поворачивается на месте, стараясь
Титанический вой заставил его на четвереньках отползти подальше.
— Aйааааааааааа!
Сорвил понял, что безнадежно пропал. Он находился в таком месте, куда Мать Рождения проникнуть не могла. Ибо именно за этим Имиморул укрыл своих детей в недрах гор: чтобы спрятать их от взора Богов!
Земля сотрясалась во тьме — под могучими ударами вокруг него подскакивали камни. На карачках он повернулся спиной к этому вою, повернулся, чтобы встать и бежать. Он потерялся…
Он потерялся!
Препятствие возникло на его пути словно огромная черная черепаха, столкновение с которой болью отозвалось в лодыжках и бедрах — оружие и доспех Ойрунаса. Соударение повалило его на кости и гальку.
Еще один титанический вой.
— Я… я убил его, Брат… убил собственного сына!
Тьма рычала за его спиной, гудела намеками на неотступную, неотвратимую, злосчастную судьбу. Свет Амиоласа понял он, пробираясь по неровному песку, чтобы найти убежище за пустым, огромным шлемом нелюдского героя… свет Амиоласа выдаст его! Призрачное лицо Иммириккаса было единственным видимым предметом на всём побережье! Во всей этой бездне можно было видеть только его одного — старательно и лихорадочно мечущегося из стороны в сторону!
Сорвил скрючился за шлемом, и взгляд его сам собой опустился к блеснувшему под слоем пыли пятнышку. Вопреки собственному желанию он протер его рукавом… и увидел своё отражение, призрачный лик, взиравший на него из сверкающего окошка Амиоласа. И ошарашенный уставился на него.
Мать. Он увидел собственную мать, в той её убывающей красе, которой она обладала в самых светлых его воспоминаниях.
Он отшатнулся, и продолжал пятиться до тех пор, пока образ этот не исчез во тьме, а сам он вновь не обнаружил себя оказавшимся неведомо где… сердце его колотилось, мысли гнались на перегонки, тщетно пытаясь настичь друг друга.
— Брат, что происходит? — прогремел во тьме хриплый бас.
На унылом подземном берегу Перевозчик гортанно затянул новую песню:
Высоко вознесли они голову Анарлу,
Пролили кровь её, вспыхнувшую огнем.
И земля исторгла множество сыновей,
Девяносто девять, что были как Боги,
Повелевшие своим отцам стать как сыновья…