Великая Ордалия
Шрифт:
Сорвил осмелился встать. Повернулся на месте, до боли вслушиваясь, стараясь определить направление, но Амиолас обманывал слух точно так же, как дурачил все его остальные чувства…
Великий Ойрунас, Владыка Стражи, обрел вдруг плоть, вывалившись из тьмы прямо перед ним. Сорвил бросился наутек к усыпанному костями песку — и колосс последовал за ним. Тяжелые кулаки молотили песок по обе стороны головы, руки, толстые как ноги слона, поднимались и опускались.
— Нееет! — Доносилось сверху. Огромное
— Нееет!
Изменить уже ничего нельзя.
Сорвил съежился, прикрывая руками лицо. Огромные как наковальня кулаки выбивали пыль из земли. Мучительный образ Котла вставал отражением в чернеющей глубине зрачков обоих его устрашающих глаз.
— Почему? — прогремело жерло его рта.
— Почему?
Песок вздыбился.
— Почему!
Затрепетал крыльями голос над дрогнувшим сердцем Сорвила.
— Почему!
И вдруг титаническое стенание исчезло… растворилось во тьме.
Голос погас за отсутствием эха.
Где-то там, в чернильной тьме, пел Перевозчик, голос его пилил еще более древнюю древесину, выводил ещё одну песнь об Имиморуле, на сей раз древнейшую из древних.
— Ниль’гиккас покинул Гору!— выпалил Сорвил, обращаясь ко тьме.
Ойнарал лежал, распростершись на собственных костях как тряпка… нелюдь, совершивший единственное доступное его расе самоубийство.
— Нин’килджирас! Проклятое семя нин’джанджиново, он правит…
Нет, он никогда не был счастливым талисманом для Ойнарала! Он был его гарантией, уверенностью в том, что правда будет услышана, вопреки любым ужасным последствиям.
— Он сдал Иштеребинт Мин-Уройкасу — сдал Подлым!
Подлым — только теперь понял он всю суть и глубину скверны, что несло в себе это имя.
Он посмотрел вниз… лицо его отбрасывало призрачный свет на его собственные руки, перепачканные пылью и грязью. Левая ладонь кровоточила черной в призрачном свете кровью.
— Надежда и честь покинули Гору!
Гигант пригнулся к крошечному огоньку, стиснул его чудовищными пальцами. Владыка Стражи, давным-давно покорившийся Скорби, схватил обмякшего сына Харвила, и разорвал его надвое.
Небо под Горой.
Будучи Сесватхой она как-то обедала в обществе Ниль’гиккаса на высшем из этих ярусов. И здесь её дыхание перехватило от ужаса, когда она услышала мрачный рассказ короля нелюдей.
Но Ниль’гиккас более не правил здесь. И по приказу Харапиора они притянули ремнем её голову к железной решетке пола.
Иначе она не поклонилась бы.
Воздух был пропитан холодком злобы. Краешком правого глаза она видела позолоченные и резные фасады Висячих Цитаделей уходившие и вверх и вниз от неё,
Она скорее ощутила, нежели увидела, как они привязали с ней рядом Моэнгхуса. Она ещё в коридорах слышала как он изливал на них все известные ему на ихримсу проклятия, и потому не удивилась, когда ему также заткнули рот, бросив на колени в нескольких шагах от неё, такого же нагого и связанного.
Её удивило — даже ужаснуло — его состояние … и то что он при этом мог ещё просто дышать, не говоря о том, чтобы извиваться и пытаться высвободиться из оков. Изувеченное лицо было обращено к ней, он тяжело дышал, черные локоны липли к ранам. Взгляд остекленевших глаз, казался и безумным и сияющим.
И что же она возжелала поставить на этот безумный бросок счётных палочек? Своего брата?
Или этого возжелал отец.
И ударом молнии пришло осознание, что она потерпела неудачу.
Харпиор разгадал её хитрость. И очень скоро оба они окажутся игрушкой в руках чьей-то дряхлой и бесчеловечной воли, которой не грешно сопротивляться, таким образом, добывая себе мгновения здравого рассудка.
Руки Моэнгхуса были связаны за спиной, он раскачивался всем огромным и изувеченным телом, и вглядывался в неё, как во что-то такое, что ещё требовалось вспомнить.
Это ощущение возникло из какой-то тьмы, вцепившись в её лицо изнутри. Стиснуло её грудь… стыдом за то, что есть … ужасом за то, что было…
Наследием её матери.
И впервые за всю свою короткую жизнь лицо Анасуримбор Серва исказилось от объявшей её тьмы, а не ради какой-то из её дунианских уловок. Её затрясло от рыданий, словно она просыпала зерно во время голода. На короткое мгновение звучный ропот голосов окружавших её нелюдей смолк, и задушенный крик её повис в пустоте Илкулку, рваной нотой, более глубокой, чем те, которые она собиралась спеть, если не более прекрасной. Звуком, полным женственного отчаяния…
И он восхитил черные сердца, увлек их старческое воображение.
— Её черноволосый брат! —Выкрикнул сиольский ишрой в алом доспехе, отвлекая её от горя. Суйара-нин, отметила отстраненная часть её существа. — Я хотел бы услышать, как и он рыдает словно ба…
Железный помост дрогнул.
Всё собрание нелюдей единым духом обернулось. Золотая фигура Нин’килджираса вскочила со своего королевского седалища…
Серва окинула взглядом сборище, моргнула, золотистые нити света мешали смотреть …