Великая Ордалия
Шрифт:
— Ш-шшш-шш… — сумела она успокаивающе прошептать своему дрожащему мальчику. Ей нужно доставить его в безопасное место — прочь от этого ужаса. Саксиллас! О чем он там говорил? Она села прямо, яростно утерев рукавом своё лицо. Корабли! Ей нужно отвести его в гавань! Нужно быть сильной!
Но облик Телиопы, столь…плачевный, столь изувеченный вновь приковал её взгляд к груде битых кирпичей, где покоилась её девочка.
— Неееет! — застонала она, словно это случилось с Телли прямо сейчас. — Не может быть….
Она опустила взгляд, уставившись на свою ладонь, и смела прочь усыпавшие лицо Телиопы песок и
— Этого не может быть…
Эсменет беспорядочно, точно пропойца, покачивала и мотала головой.
Кельмомас, яростно тёрший глаза и щёки, отстранился, пытаясь поймать её взгляд.
— Мама?
— Вокруг так много чудовищ! — казалось, что рыдали её кости, её волосы, её кожа. — Ну почему Телли? — сдавлено ахнула Эсменет. — Когда вокруг столько чудовищ.
Кельмомас попытался обнять её, но она уже вскочила на ноги…
— Ему всё равно, — взревела она в пустоту, сжимая грозящие Небесам кулаки, — у него нет сердца, которое могло бы разбиться! Нет воли, что может ослабнуть! Нет ярости, чтобы впасть в неё! Неужели вы не видите? Забирая его детей, вы не отнимете у него ничего!
Она рухнула на колени, прикрыв запястьем раскрытый в рыданиях рот.
— Вы отнимаете…отнимаете лишь у меня…
Дворец покачнулся, словно был развешен вокруг неё на крючках — круговерть сверкающего великолепия и усыпанных известью руин. Она задрожала как рвущаяся струна — от кожи до самого нутра и ещё глубже. Все копья! Все копья нацелены в её сердце. Злоба, что копилась веками!
Боги! Боги охотятся за ней и её детьми! Взгляд — хитрый, изворотливый, обжигающий, пристыжающий. Наблюдающий за ней, а иногда и касающийся её — с тех самых пор, как она ещё была маленькой девочкой, всхлипывающей в объятьях своей испуганной матери. И шепчущей: Глаза! Мамочка, я видела глаза!
И тогда её мама сказала: Шш-ш-ш…Я тоже…Завтра мы убьём птицу.
Чудесные вещи валялись в окружающих её руинах, словно отбросы. Её взгляд блуждал по развалинам и обломкам, бездумно отмечая и исчисляя предмет за предметом. Её маленький мальчик — её младшенький — когда-то жил в этой комнате. Она замечала в пыли и мусоре памятные вещицы: кожаную лошадку-качалку, что вызвала столько споров и ссор с малышом Сэмми; шерибский шкафчик из вишнёвого дерева, засыпанный обвалом, что убил Телли; пять фарфоровых фигурок кидрухилей, подаренных когда-то ему Кайютасом и чудом уцелевших; а вон там, на скате, у кучи битого кирпича, его серебряная литая печать, в которой ясно виднеется отражение Кельмомаса, стоящего справа за её спиной. Его лицо, обрамленное ореолом светлых волос. Какая-то выбоина в металле исказила его черты, смяв одну щеку едва ли не до брови … или же у него на лице написана…злоба и…радость?
Её омертвевший взгляд замер на отражении, ожидая когда заблудившаяся душа Эсменет возвратится обратно в тело.
— Кел!
Глаза отражения встретились с её глазами — и ликование тут же сползло с его личика, сменившись тяжким горем. От этого перевоплощения сердце её сдавило так, словно на него вдруг взвалили огромный выщербленный камень. Она повернулась к Кельмомасу, чувствуя как обжигающий жар вскипает в её руках и ногах, и вновь вскрикнула, — Кел! Одержимая дикой, невозможной яростью,
Нет-нет-нет-нет-нет…
— Кел… — рыдая, взывала она. — Пожалуйста…нет.
Я смогу притворится!
Но имперский принц повернулся и просто удрал.
Останки Псатмы Наннафери замарали изгиб Чаши Муззи дымящейся кровью.
— Выскажись! — прогремел Аспект-Император.
Чародей Мбимаю заставил себя подняться на ноги, встав напротив человека, сумевшего разбудить спящих Богов. Анасуримбор Келлхус — великий и жуткий Аспект-Император Трех Морей.
Но кто же он на самом деле? Пророк-избавитель или демон-тиран?
Или чуждый всему человеческому Танцующий-в-мыслях, описанный Друзом Ахкеймионом.
— Выскажись, зеумец!
Дунианин воздвигся перед чародеем Мбимаю, могучий и свирепый, края его плаща под порывами колдовского вихря трепетали как пламя пожара. Золотящиеся диски мерцали вокруг его головы и рук, умаляя и делая незримой на них богохульную Метку. Он стоял, пронзая взором призрачный контур Чаши, достаточно близко, чтобы выпрямившийся Маловеби ощутил исходящую от него враждебность.
— В соответствии… — прохрипел Второй Негоциант, кашляя от перехватившего его дыхание ужаса, — в соответствии с положениями соглашения Голубого Лотоса, заключенного между то-тобой и Великим Сатаханом Священного Зеума…
Он не мог надеяться уцелеть, попытавшись сразиться с этим человеком. Анагогическое колдовство Извази, основанное на использовании амулетов, не могло противопоставить Гнозису ничего существенного. Не говоря уж о Метагнозисе. Но на пределе своей чувствительности, доступной ему, как одному из Немногих, Маловеби даже сейчас ощущал, что фаним собирают хоры по ту сторону яростно крутящегося вихря. Его единственная надежда — тянуть время…
— Фанайял не представлял какое-либо государство или народ , — возразил ужасающий лик, в его голосе Маловеби услышал свой приговор — безусловный и однозначный, — само твоё появление здесь является неуважением того соглашения, на которое ты ссылаешься.
Время! Ему лишь нужно чуть больше вре…
Аспект-Император зашелся лающим смехом и встал так, чтобы Маловеби очутился между ним и примерно двумя дюжинами хор, приблизившихся к вихрю. Казалось, что взвыли даже отрубленные головы демонов, висящие у келлхусова бедра.
Маловеби стоял, разинув рот, а его потроха бурлили от ужаса. Он знал, что обречен, и его терзала мысль о том, как захохочет, прознав об этом, Ликаро. Будь проклят этот ублюд…!
Слова, непостижимые, невозможные скользнули паучьими лапками по изнанке Сущего. Череп Аспект-Императора превратился в топку, воспылавшую чуждыми смыслами —
Оглушающий треск. Пронзительное бирюзовое сияние, столь яркое, что в глазах у него поплыли темные пятна, сияние, поразившее Аспект-Императора, а вовсе не его Чашу — Оберег Извази!