Великая Скифия
Шрифт:
Диофант в ответ на смущение и испуг корабельного начальства усмехнулся.
– Мое приказание остается в силе, – сказал он твердо, – мы должны прибыть в Херсонес благополучно! Пусть стараются все, я не забуду их усердия!
3
Фарзой налегал на весло, стараясь подражать размеренным движениям других гребцов. Он обливался потом и тяжело дышал.
– Так, так, Сколот, – одобрительно хрипел Тирон, – старайся! Здесь дармоедов не любят. Только сырости в
– А в тебе дурости тоже немало, болтливый мидянин, – пробасил задний гребец, – ты рожден в рабстве и ненавидишь тех, кто знал когда-то свободу!.. Нутро у тебя рабское!
– А ты, дружок, не бейся так, – обратился к Фарзою седой раб, – руки сотрешь, измотаешься, а потом совсем грести не сможешь.
– Верно, – поддержали его другие, – не надсаживай себя сразу-то. На этой проклятой работе конем надо быть, и то не выдержишь!
Фарзой с удивлением уловил нотки сочувствия и дружелюбия в замечаниях гребцов, тех, которые лишь вчера до полусмерти избили его предшественника. Он заметил, что в работе люди стали как бы веселее, размялись, усилия мышц оживили работу их мозга, разбудили в их душах человеческие чувства. Совместный труд родил между ними общность мыслей, взаимное сочувствие, желание поддержать друг друга.
Князь понравился рабам своей незлобливостью и старанием в работе, готовностью поделиться с другими тем, что имел.
К тому же Тирона недолюбливали. Мидянин был в какой-то мере доверенным лицом у надсмотрщика, заискивал перед ним, а товарищам надоедал своим хвастовством, заносчивостью и частыми заявлениями, что он еще вернется к роскошной жизни царского конюха.
Сегодня рабы получили сытную мясную пищу и гребли с усердием. Работа для них являлась не только проклятием, но и каждодневной потребностью.
В работе они находили подобие душевного равновесия, забывались в ней.
Сейчас, размахивая веслами, они не мерзли, дружно ухали в такт ударам и даже издавали простуженными голосами нечто похожее на песню.
Фарзой наблюдал это и опять удивлялся. При дневном свете работающие невольники стали казаться ему менее страшными на вид, более похожими на людей, чем вчера.
Он заметил у широкоплечего парня, что работал впереди него, красивый тонкий нос и гибкую фигуру тренированного атлета.
Басовитый и приземистый сосед сзади, тот самый, что вчера подобрал негодную шапку Тирона, ворчал с очевидным добродушием в промежутках времени между ударами весел.
– Вот так годиков пять море поскоблишь, – говорил он, – втянешься в проклятую долю раба, так и забудешь про то, как живут настоящие люди!
Эти слова вызвали в душе князя боль и тоску.
Продолжая махать веслом, он подумал с неожиданной злостью: «Нет, возить на своем горбу понтийских разбойников я не буду! За каждый день рабства отомщу, как смогу!»
Хотя он был физически хорошо тренирован, ловок и силен, но рассчитать
– Ух, не могу больше!.. Видно, не привык еще!
– Чего? – грозно зарычал Тирон. – Греби, собачий сын, или я тебя расплюсну!
И со всей силы пнул Фарзоя в бок.
Утром, проснувшись от пинка, князь даже не разобрал сначала, кто и как его разбудил. Сейчас пинок его «старшого» показался ему оскорблением, которого простить нельзя.
Он вскочил и в бешенстве ударил Тирона кулаком по виску. Тот пошатнулся, перестал грести, потом совсем отпустил весло. Оно плюхнулось в воду, нарушая общий порядок гребли.
– Хватай весло! Хватай весло, Сколот! – зашумели все, не прекращая работы.
Фарзой сообразил, что дело неладно, и, сделав усилие, налег на рукоять весла, стараясь грести в такт с остальными.
– Хорошо, – одобрительно отозвались гребцы, – нажимай, а то заметят.
Тирон от удара упал со скамьи. Его подняли пинками. Он с кряхтением встал, ощупывая ушибленное место.
– А, скифский щенок, так-то ты отвечаешь на доброе слово!..
– Берись за весло, – угрожающе заворчал задний, – или я расчешу тебе волосы цепью!
На Тирона зашикали со всех сторон. Он с угрюмым видом взялся за работу.
Вбежали надсмотрщики, келевст Бесс, за ними триерарх и наварх. Все красные, возбужденные.
– Чье весло падало в воду?
Все работали сосредоточенно, словно не слыша вопроса.
– Чье весло падало в воду?! – закричали враз корабельные начальники. – Не сознаетесь – всех будем пороть бичами и лишим пищи!
Все молчали, зная, что среди моря ни пороть, ни морить голодом не будут, ибо от силы и работоспособности гребцов зависит успех плавания.
– Эй, Тирон, скажи, кто ронял весло, если хочешь жить!
– Не заметил, – мрачно пробасил царский конюх.
Покричав еще, начальство ушло. Тирон наклонился к уху Фарзоя и прошипел:
– Я не выдал тебя, сучий сын, но за удар ты ответишь!
– Если ты, царский холуй, еще прикоснешься ко мне, я убью тебя!
Задний гребец слышал эти слова и спокойно добавил:
– А если бы ты, сын вони, сейчас сказал надсмотрщику, что уронил весло Сколот, мы убили бы тебя на месте, как пса!
Теперь князь стал работать расчетливее, но судорога все равно сводила ему руки, а боль в пояснице не проходила. Но ему не хотелось показать себя слабым, и он греб наравне со всеми, хотя чувствовал, что вот-вот потеряет сознание и упадет под скамью.