Великая судьба
Шрифт:
Как тяжело видеть страдания верного друга и не иметь возможности помочь ему — видеть, как он погибает у тебя на глазах!..
Когда гамины пришли за телом Дамдинсурэна, Максаржав заслонил его:
— Не отдам вам тело друга! Пусть его похоронят монголы!
В камеру вбежали офицеры, по Максаржав в бешенстве вытолкал их.
— Тогда убейте и меня и выбросьте нас отсюда вместе! Если вы еще сохранили хоть что-то человеческое, приведите сюда монголов! — потребовал он. Остальные узники встали стеной, заслонив обоих полководцев, живого и мертвого. Гамины удалились. Только вечером появились два монгола с
Шел последний зимний месяц. Максаржав сидел на мокром полу тюремной камеры. После смерти Манлай-вана его мучила бессонница, он извелся от горьких дум. Однажды заключенные услышали выстрелы и шум, доносившиеся снаружи. Узник, лежавший рядом с Максаржавом, спросил:
— Хатан-Батор, что бы это могло быть? Уж не началась ли шамбалайская война[Шамбалайская война — война буддистов с иноверцами. Здесь в значении «великая освободительная война».]?
— Если бы это были наши, они освободили бы нас. Нет, это что-то другое. Может быть, гамины удирают? Встаньте-ка, кто помоложе, посмотрите, а вдруг дверь не заперта?
Дверь и в самом деле оказалась не заперта, мало того — в тюрьме не было ни одного гамина. Заключенные выходили из камер, окликали друг друга. Кто-то спросил: «А где же Хатан-Батор?» К нему бросились сразу несколько человек.
— Пойдемте, мы поможем!
— Ничего, ничего, до ворот я сам дойду потихоньку.
Когда Максаржаву стало известно, что с востока границу перешли белые, он понял, что это они прогнали гаминов. «Значит, Монголия заключила союз с белогвардейцами. Гаминов прогнали, но кто знает, как обернется дело, когда белые дойдут до границ Советской России? Двое топчут подметку одного сапога... Когда же нам-то станет легче?
— Как там наши семьи?
— Говорят, уничтожены поголовно, — ответил какой-то парень.
Но тут словно из-под земли появился Жав, ведя в поводу запасного копя. С ним были еще двое. Он спешился и сказал:
— Максаржав-гуай, я приехал за вами. Белые в Хурэ. Еще двое наших поехали выручать товарищей из другой тюрьмы.
— Да не смогу я ехать верхом, тяжело мне...
Они хотели было помочь ему взобраться на коня, но даже с помощью Жава он не смог сесть в седло, и они пошли пешком, ведя копей за собой. «Белые, завладев Хурэ, непременно постараются повернуть дула своих орудий на север, — размышлял Максаржав. — Китайцы теперь, уж конечно, не вступят в союз с ними. Когда начнутся новые бои на границе, что нам-то делать? Я измучен и устал... Да и стоит ли сейчас продолжать борьбу? С кем и за что?»
— Вы устали так же, как и я, — сказал он своим провожатым. — Идите по домам, оставьте меня. Я поеду дальше с Жавой.
— Ну что вы, мы проводим вас еще немного.
— Нет-нет, не нужно. Эх, жаль, столько товарищей не дожили до освобождения. — Он остановился, чтобы передохнуть.
По дороге им то и дело попадались трупы — то были и китайцы, и монголы.
— О боже! Что с нами будет? Кругом горе! — вздохнул кто-то.
— Этого забывать нельзя! — твердо произнес Жав.
Путники опять остановились.
— Отдохните и приезжайте к нам, — сказал Максаржав. — А теперь все, дальше
Все были взволнованы. Гаминам не удалось сломить этого человека. Они отобрали его одежду и саблю Хатанбувэй-Батора, подаренную богдо. Они подвергали Максаржава пыткам, но но сломили его дух.
Дома Хатан-Батора уже ждали Далха и Того.
— Супруга ваша в тревоге, хотела ехать вам навстречу, — сообщил Того, — по ведь вы не велели ей приезжать. А знаете, меня чуть не повесили! Я уверен, это дело рук Очир-бээса. Только бы мне встретиться с ним, я бы с ним поговорил!
— Ты уверен, что он действительно в этом виноват? — спросил Максаржав. — Я бы не стал доверять слухам.
— Многие говорят, что он участвовал в каких-то подозрительных делах. Жаль, когда я ездил в родные края, не довел дело до конца, не расправился с этим мерзавцем!
— Что такое Очир-бээс, вот белогвардейцы действительно наши враги! — вмешался в разговор Далха.
А Того, желая заставить Максаржава высказаться, стал причитать, закрыв глаза:
— Неустанно будем помнить их помощь, миллион лет помнить будем милостивцев, избавивших нас от негодяев, которые унизили богдо-хана!
Максаржав был и удивлен и рассержен, услышав, что Того превозносит белогвардейцев.
— Человек должее быть твердым в своих убеждениях, Того, — сердито оборвал он его.
Положение в Хурэ стало невыносимым. Днем и ночью слышалась беспорядочная стрельба, китайцы грабили китайцев, русские — русских, и те и другие вместе грабили и убивали монголов. Максаржав вспомнил слова Сухэ-Батора: «Гамины придут — образуют министерство, русские придут — тоже образуют министерство и канцелярию, но никто из них не даст Монголии независимость, не дал и не даст».
Богдо-хану, видимо, по душе пришелся барон Унгерн. Что это означало? По-видимому, он думал, что, если возрастет влияние Красной России, в стране поднимут голову революционеры, и тогда он может потерять престол, как русский царь. А пока малограмотные рабы будут хозяйничать в стране, какое-нибудь иностранное государство захватит Монголию, и вновь станет она добычей чужеземцев.
Через несколько дней после возвращения Максаржава из тюрьмы Того обратился к нему:
— Вас приглашают к себе многие князья, вы соблаговолите пойти?
— Давно прошло то время, когда я ездил по аилам, Того. Они хотят видеть меня? А мне нет до них никакого дела... Если они решили зазвать меня в гости, пока нет жены и детей, то они давно могли бы это сделать. Я знаю, что среди них есть хорошие люди, но не стоит, мне кажется, разъезжать по гостям в такое смутное время.
Но вот пришло приглашение от богдо. Максаржав надел парадные одежды и отправился во дворец. Он догадывался об истинной цели этого приглашения: барон и его приспешники решили арестовать его. «Если сведения о деятельности Сухэ-Батора достигли ушей богдо, я могу и не вернуться сегодня... А может, я снова понадобился богдо?» Ему вспомнились чьи-то слова: «Когда вы подавите врагов богдо?» — и он подумал: «Враги моей родины — это и мои враги! И враги богдо. Но если они идут против Сухэ-Батора и его сторонников, я не буду с ними заодно, лучше умереть сыну Сандакдоржа!»