Великие судьбы русской поэзии: XIX век
Шрифт:
Во время своего последнего приезда в Овстуг в августе 1871 года Тютчев вместе с женой посетил расположенное неподалёку село Вщиж, некогда бывшее удельным княжеством. Именно там начало слагаться одно из самых мощных, самых удивительных созданий его философской лирики.
От жизни той, что бушевала здесь,От крови той, что здесь рекой лилась,Что уцелело, что дошло до нас?Два-три кургана, видимых поднесь…Да два-три дуба выросли на них,Раскинувшись и широко и смело.Красуются, шумят, – и нет им дела,Чей прах, чью памятьС декабря 1872 года поэт начал терять зрение. 1 января 1873-го утром с ним случился удар и была парализована вся левая сторона его тела. Императрица Мария Александровна прислала лейб-медика Боткина. Вспомним, что Николай I поступил аналогично, отрядив к постели умирающего Пушкина своего личного врача Арендта.
Но и когда тело становилось всё более и более непослушно этому пылающему неугасимо духу, он продолжал интересоваться всем происходящим, просил читать ему выдержки из газет; теряя способность членораздельной речи, ещё пытался шутить и с жадностью слушал главы из Евангелия, которые читала ему Эрнестина Теодоровна. Предсмертная болезнь окончательно направила поэта на стезю веры. А вечность, прежде чем наступить, поспешила отшелушить последние остатки суетного, здешнего.
Всё отнял у меня казнящий Бог:Здоровье, силу воли, воздух, сон,Одну тебя при мне оставил он,Чтоб я ему ещё молиться мог.И теперь, в пору последних томлений мужа, Эрнестина Фёдоровна не переставала удивляться ему: «Это ум, подобного которому нет на свете – живое пламя, продолжающее пылать на развалинах его тела, его хрупкой физической организации».
Фёдор Иванович даже сумел на короткое время пересилить охватившую его немочь и ещё несколько раз дотащиться на какие-то великосветские увеселения. Но болезнь опять свалила его, опять сковала.
15 июля 1873 года Фёдор Иванович Тютчев скончался после 24-часовой агонии и четырёх недель жесточайших страданий. Зато очищение и успокоение его были полными: «никогда чело его не было прекраснее, озарённее и торжественней», – изумилась в последний раз своему мужу Эрнестина Теодоровна. 70-й год жизни был для поэта последним, как для его отца и брата.
Многие из стихотворений Фёдора Ивановича оказались утраченными безвозвратно. Кое-что из раздаренного близким, друзьям, знакомым, удалось собрать Аксакову. Ему же передал лоскутки тютчевских оригиналов Иван Сергеевич Гагарин, тот самый, который направил в пушкинский «Современник» первую подборку его стихов. Гагариным были сохранены рукописи 117 стихотворений поэта. Всего до нас дошло 390 тютчевских стихотворений. При всегдашней небрежности по отношению к своим произведениям случилось с ним в бытность его заграничной жизни и нечто поразившее даже самого Тютчева: «Принявшись как-то в сумерки разбирать свои бумаги, я уничтожил большую часть моих поэтических упражнений и заметил это лишь много спустя. В первую минуту я был несколько раздосадован, но скоро утешил себя мыслью о пожаре Александрийской библиотеки…» Впрочем, отнюдь не количеством написанного покоряет сердца этот тонкий и проникновенно-глубокий лирический поэт. А посему праздное своё сочувствие тому, чего уже не поправить, давайте по его примеру тоже переключим на Александрийскую библиотеку.
Фет считал тютчевскую поэзию «искусством для искусства» и как-то написал: «К зырянам Тютчев не придёт» – и ошибся. Были-таки переведены его стихи на коми-зырянский язык, как многие другие, как и стихи самого Фета. Ну а искусства для искусства попросту нет, ибо всякое подлинное художество непременно находит своего хотя бы и немногочисленного потребителя.
Оглядываясь ретроспективно на судьбу поэта и его творческого наследия, прежде всего поражаешься благородному, лишённому всякого намёка на зависть
Поэт-переводчик Раич занимается воспитанием Тютчева-подростка в его домашнем кругу. Поэт Мерзляков с университетской кафедры, а также на занятиях «Общества любителей российской словесности» наставляет Тютчева-юношу в началах истории литературы и поэтического творчества. Пушкин перед самым уходом из жизни освящает своим именем первую заметную публикацию поэта. Затем Некрасов вспоминает о ней, чтобы нарочито громко объявить тугим на соображение и медлительным на признание читателям о том, ч т о уже было у них перед глазами и значения ч е г о они не удосужились и не дерзнули понять. И тогда же поэт Хомяков тормошит, укоряет ленивого и нерасторопного Тютчева: дескать, не затем дан тебе такой дивный голос, чтобы ты молчал.
Не прекращают русские поэты хлопотать о поэтическом наследии своего нерадивого собрата и после его кончины. Так, Аполлон Майков при содействии Эрнестины Фёдоровны выпускает первое сколь возможно обширное посмертное издание стихов и политических статей её мужа. А в конце XIX столетия русскими поэтами-символистами были возвращены Тютчеву и слава, и внимание читающей публики. Один из них, а именно Валерий Брюсов, ещё и осуществил в 1912 году первое научно подготовленное издание полного собрания его стихотворений. Золотой век – золотые сердца! Не то что, скажем, в двадцатом – наполовину серебряном, наполовину стальном…
Предполагал ли Фёдор Иванович свою грядущую популярность? Возможно. Однако же с мудрой сдержанностью, абсолютно лишённой всякой самонадеянности.
Нам не дано предугадать,Как слово наше отзовётся, —И нам сочувствие даётся,Как нам дается благодать…Насколько же скромнее звучат эти стихи Фёдора Ивановича, чем его же политические пророчества относительно переустройств Европы. И в самом деле, о каких планетарных катаклизмах может вещать человек, если ему не дано предусмотреть и такую малость, как отзвук собственного слова? Впрочем, разве не провоцировала поэта наивная доверчивость преклонявшейся перед его эрудицией и красноречием светской толпы? Именно толпа своей глупостью и жадностью до запретных знаний и порождает лжепророков.
В конечном счёте всё это и не важно – кем Тютчев слыл среди своих современников и за кого принимал себя сам. Мало ли шелухи удерживает историческая память? Но важно и драгоценно то, как любим и велик этот поэт теперь – в глазах своих уже весьма отдалённых потомков.
«Я лиру посвятил…» (Николай Алексеевич Некрасов)
Одна из противоречивейших личностей в классической русской поэзии – Николай Алексеевич Некрасов своим гениальным творчеством сообщил ей могучий поступательный импульс, воздействие которого оказалось заметным и в последующем XX веке. Его активная гражданская позиция чрезвычайно расширила круг людей, неравнодушных к поэтическому слову, за что он был вознаграждён любовью и уважением российского народа.
Родился будущий поэт в Каменец-Подольской губернии, в местечке Немирово, где размещался егерский полк, в котором служил его отец Алексей Сергеевич Некрасов. Это произошло 28 ноября 1821 года. Тремя годами позднее Алексей Сергеевич в чине майора ушёл в отставку, и семья поселилась под Ярославлем в родовом имении Грешнево.
Няня, вырастившая поэта, была простой крепостной женщиной – под стать Пушкинской Арине Родионовне, мастерицею сказки сказывать да песни петь. Сокровища российского фольклора, изустно бытующие в народе, мальчик узнал именно от неё. Как-то в семилетнем возрасте, услышав от няни про чертей, будто бы гуляющих ночью по саду, Николай отправился на их поиски, чтобы сразиться с нечистой силою. Хотя было темно и боязно, возвратился он, лишь обойдя самые глухие закоулки сада.