Великий артефакт преодоления счастливой жизни
Шрифт:
Инта, июнь, 1997 год
Рождение младшей ознаменовалось тремя днями невыносимых мучений, в результате которых развился тяжелейший сепсис. Лишь благодаря доктору, этническому немцу, который вовремя забил тревогу, я смогла вырваться из лап смерти. Ночами он сидел у моей койки, пытаясь своими старыми натруженными руками разогнать мне кровь, заставить ее снова потечь по омертвевшим венам.
– Все выправится, главное, ночь пережить, малышка вон какой борец, сразу за житуху цепляться стала – вон как оповещала о своем появлении, визжала на славу, еле успокоили. Характер, я тебе скажу, он как цвет глаз. Можно, конечно, за солнечными очками спрятать, или вот сейчас еще линзы, меняющие цвет зрачка… Но свой-то цвет, данный при рождении, под ними остается, как и
Голос говорившего показался очень знакомым, я где-то уже слышала этот убаюкивающий тон.
Раздался звон стекла, характерный для емкостей с горячительной жидкостью. С трудом повернув голову, в полумраке палаты я различила силуэты сидящих за столом мужчин. Это были Андрей и знаменитый в нашем городе человек, врач от бога, приехавший поднимать Крайний Север по воле сердца и зову партии. На столе лежала открытая коробка шоколадных конфет, рядом с бутылкой коньяка стояли маленькие стеклянные емкости для кормления грудничков. На руках у мужа, словно в большой люльке, – крохотный сверточек. Андрей бережно поправлял уголок одеяла над лицом младенца.
– Все хорошо будет, маленькая Булечка, вот и доктор говорит, скоро наша мама поправится, и мы пойдем домой, а пока засыпай, не шуми – маме нужно спать, – шептал мой муж.
– Я, конечно, хорошо помню Новый год 71-го… Он выдался запоминающимся, много детишек родилось и в ту ночь. Помню, и как ваша Надя появилась на свет, мое дежурство как раз было. Я был тогда еще молодой специалист, только приехал по распределению в город, – говорил врач.
Потом он встал и, подойдя ко мне, подкрутил режим поступления капель в инфузорном устройстве.
– Помню и мать Нади, – продолжил он, обращаясь к Андрею. – Город у нас небольшой, все мы с одного общежития начинали. Родители Нади выделялись в нашей коммунальной квартире покорителей Севера. Гостеприимные и веселые, дни рождения их два дня подряд справляли, даты друг за дружкой у них… А пела как дивно ее мама… Такая жизнерадостная была! Так и звали их «мы с Тамарой ходим парой» – Толя и Тома. Ее внезапная смерть сильно потрясла нас. Толик тогда ходил на работу словно неживой, он в 3-й школе директором был. А она – заведующей детского сада, детей очень любила. Четыре года ждали рождения собственного ребенка – и вот надо ж тебе, судьба… Так радовались, когда узнали, что станут родителями. Все мечтали последний год доработать и уехать обратно в Москву, – оглянувшись на меня, шепотом продолжил свой рассказ врач, присаживаясь опять за стол рядом с Андреем.
Тихий голос старого доктора словно убаюкивал.
– Я как-то иду с ночной смены, – голосом диктора детских радиосказок продолжал рассказ врач, – прохожу по коридору. Толик после смерти Тамары еще долго жил в общежитии. Вижу, свет у него горит. Заглянул, Надюшка-крошка в кроватке сопит, а он что-то шьет. Я ему, мол, отдал бы нашим женщинам подштопать, они и так вокруг опеку взяли над ним, глядя, как он с восьмимесячным ребенком управляется. Не очень ладно поначалу выходило у него варить каши – запах горелого молока из общей кухни явно на это указывал. Да и директорская должность не всегда позволяла детские больничные просиживать. Так вот, смотрю, значит, корпит он над детской шубкой, размашисто нитью так, я ближе подхожу – а он стежками на подоле фамилию вышивает – уже до последней буквы дошел в своих стараниях. Увидел меня и стал хвалиться, как место в детский сад получил, и вот, мол, просили подписать валенки и шубку – фамилию и имя, так как путают, быстро одевая на прогулку. Все же одинаковое в то время было. Я спрашиваю: «Так нужны были только инициалы, зачем же ты всю фамилию-то наваял»? Вот мы повеселились! Первый раз с момента похорон жены увидел, как он улыбается. Другой раз иду – он на фанерке сидит возле катка. Морозно к вечеру, народ, кутаясь, домой спешит. Подошел ближе, а там Надюшка в новых белоснежных коньках, одна скользит всеми четырьмя конечностями, пытается кататься вдоль бортика, с упорством встает после падения и снова, а он знай нахваливает: «Молодец, не сдавайся, ты точно сможешь», – и посмеивается.
Я закрыла глаза, вспоминая, как отец, откладывая свои дела, приводил меня на городской
На город плавно опускалась ночь.
Народу на катке почти не осталось, музыка уже перестала играть.
На всю жизнь мне врезалась в память эта картина: кружащиеся в свете фонаря снежинки, слабо мерцающий лед и наше ритмичное «шарк, шарк» по катку…
Шарк, шарк… Под это ритмичное шарканье я снова провалилась в сон.
***
– Девочки-мамочки, будьте так любезны! – вещал утром мой муж, стуча в палаты к новоиспеченным мамочкам. В одной руке, словно в уютном лежаке, он держал новорожденную дочь, в другой – пару чистых бутылочек для сбора грудного молока. – Угостите молочком, пожалуйста.
Молодые женщины с удовольствием делились излишками, становясь молочными мамами для нашей новорожденной дочери, принимая участие в помощи новоиспеченному отцу из соседней палаты, наслышанные о том, что его жена уже вторые сутки после родов борется за жизнь.
Малышка родилась здоровой и крепкой. В первые дни появления на свет она демонстрировала удивительное отношение к своей еще крошечной жизни: четко, по часам, кушала, не плакала по ночам, очень внимательно разглядывала всех желающих взять ее на руки, потрогать волосы – Юлия родилась с удлиненными белокурыми кудряшками. Она словно понимала сложившуюся ситуацию и спокойно переносила все тяготы, выпавшие на долю ее родителей во время ожидания встречи с ней. Все медицинские процедуры, вызывающие обычный протест у грудничков, она переносила с удовольствием, спокойно разглядывая мир, знакомясь с его привычками и ритуалами. Тесная связь с отцом в течение первых недель жизни не прошла незамеченной для нее, и она твердо выбрала для себя главного носителя и «колыбелекачателя», каждый вечер спокойно выслушивая весь предложенный отцом репертуар в его исполнении, изредка вставляя свои пару нот в виде грудничкового покряхтывания.
Сказать, что Андрей полностью растворился в новорожденной дочери, было бы очень банально. Это было похоже скорее на маниакальность: каждую ночь я заставала его в состоянии истукана, сидевшего над кроваткой мирно спящей Юлии. Это действо могло длиться часами, с его подробными комментариями о том, как она повернулась, как махнула ручками, встрепенувшись, как красиво улыбается во сне. За этим следовали сожаления об упущенной возможности насладиться всем этим со старшей дочерью.
– Надя, ты видела, как она чихает? – Муж примчался, держа Юлию на руках. – Послушай, ну послушай – вот!
Дочь, сморщив носик в образе милого мышонка, издала весьма зычный для грудничка чих. Устроившись на диване, мы замерли в ожидании новых звуков от нашей крохи.
– Вот увидишь, она точно будет чемпионом по задуванию одуванчиков! Сейчас только подрастет, перейдет на кашу – и сразу все задует. Ну не зря же я дал ей такое теплое июньское имя «Юлия». Жаль, конечно, что не записал как Иулию… Кстати, я кое-что придумал – сюрприз! Билеты взял, завтра выезжаем к родителям в Ярославскую область, будем, как ты говоришь, «пейзажностью умиляться». Да и нечего детьми мошкару северную кормить. Заодно и московскую больницу навещу, наверное, заскучали по мне, вчера последнее направление подписали в нашей поликлинике.