Великий карбункул
Шрифт:
разговоров в столице Массачусетса и мог бы еще долго оставаться в центре
общего внимания, если бы событие всепоглощающей важности не изгладило его
совершенно из памяти бостонцев. Событием этим была вспышка страшной болезни, которая в те времена, равно как в предшествующие и последующие десятилетия, уносила сотни и тысячи жертв по обеим сторонам Атлантического океана. На
этот раз эпидемия отличалась особенной беспощадностью; она оставила свои
следы, вернее, глубокие шрамы - это
истории страны, совершенно расстроив весь уклад жизни. Поначалу болезнь, отклоняясь от своего обычного течения, сосредоточилась в высших кругах, избрав первые жертвы среди гордых, богатых и знатных; она без церемоний
являлась в роскошные спальни и проскальзывала под шелковые одеяла сладко
дремавших богачей. Многие именитые гости Губернаторского дома, и между ними
те, кого леди Элинор удостоила своим расположением, прежде других были
поражены этим роковым бедствием. Не без горького злорадства было замечено, что четверо молодых людей, которые ни на шаг не отходили от леди Элинор в
продолжение всего вечера - виргинец, английский офицер, священник и
секретарь губернатора, - первыми приняли на себя ужасный удар. Но болезнь
распространялась все дальше и вскоре перестала быть прерогативой
аристократии. Ее пылающее клеймо не было уже знаком отличия избранных, подобно военному ордену или дворянскому титулу. Смерть пробралась через
узкие, извилистые улицы, постучалась в темные нищие лачуги и протянула свои
костлявые пальцы к городским рабочим и ремесленникам; в то время богачи и
бедняки волей-неволей почувствовали себя братьями. И она шествовала по
городу, уверенная в своей непобедимости, неумолимая и наводящая почти такой
же ужас, как чума, - смертельная болезнь, бич и казнь наших предков - Черная
Оспа!
Мы бессильны представить себе, какой страх сеяла она в былые времена, -
ведь ныне оспа превратилась в беззубое, обезвреженное чудовище. Скорее
подойдет для сравнения гигантское шествие азиатской холеры, которая
перекинулась через Атлантический океан на нашей памяти и с беспощадностью
судьбы завоевывала все новые и новые города, уже наполовину опустевшие, потому что весть о ней обращала горожан в паническое бегство. Есть ли
что-нибудь ужаснее и унизительнее состояния, когда человек боится полной
грудью вдохнуть благодатный воздух, опасаясь, что он может оказаться ядом, и
не решается протянуть руку брату или другу, потому что в пожатии может
таиться смертоносная зараза? Именно такое смятение охватило город; оно было
глашатаем эпидемии и следовало по ее стопам. Поспешно рылись могилы; поспешно закапывались останки умерших, потому что теперь мертвые стали
врагами
Совета провинции были приостановлены, как будто человеческая мудрость
признала бессилие своих ухищрений перед властью неземного узурпатора. Если
бы в Массачусетском заливе появился флот неприятеля или его полчища
устремились на нашу страну, народ, надо думать, доверил бы свою защиту тому
же грозному завоевателю, который принес ему столько бед и не потерпел бы
никаких посягательств на свою державную власть. У полководца появилось даже
знамя, отмечавшее все его победы. Это был кроваво-красный флаг, полыхавший
над каждым домом, куда проникла Черная Оспа.
Уже много дней такой флаг развевался над парадным крыльцом
Губернаторского дома, ибо именно оттуда, как выяснилось, когда стали изучать
истоки страшной болезни, начала она свое победное шествие. Ее следы вели в
роскошно убранную комнату - в опочивальню надменнейшей из надменных - к той, которая была так нежна, что казалась неземным созданием, - к гордячке, для
которой не существовало человеческих привязанностей - к леди Элинор! Теперь
уже не сомневались в том, что источник заразы таился в складках нарядной
мантильи, придававшей ей на балу столь необъяснимое очарование.
Фантастические узоры мантильи были отражением предсмертных видений женщины, посвятившей этой работе последние часы своей жизни; стынущими пальцами она
вплела нити собственной злосчастной судьбы в золото, которым вышивала. Эта
зловещая история, раньше передававшаяся только шепотом, разнеслась по всему
городу. Народ неистовствовал; везде кричали о том, что леди Элинор своей
гордыней и высокомерием накликала дьявола и что чудовищная болезнь - не что
иное, как плод их союза. Порою гнев и исступление толпы прорывались в
каком-то жестоком веселье, и когда еще над одной крышей взвивался красный
флаг, люди на улицах хлопали в ладоши и восклицали с насмешкой отчаяния: “Глядите! Леди Элинор может праздновать новую победу!”
Однажды, в самый разгар эпидемии, к Губернаторскому дому приблизился
некий странного вида человек; он остановился перед входом и, скрестив руки
на груди, долго смотрел на кроваво-красное знамя, бившееся на ветру, словно
в конвульсиях той самой болезни, которую оно символизировало. Затем, уцепившись за кованую ограду, он взобрался на одну из колонн, сорвал ужасный
флаг и вошел внутрь, размахивая им над головою. Навстречу ему по лестнице
спускался губернатор в дорожном плаще и в сапогах со шпорами; он явно
намеревался пуститься в дальний путь.