Великий лес
Шрифт:
— Андрей, а Андрей, — подняла вдруг голову, посмотрела на мужа Алина Сергеевна. — А если нам в ту деревню вернуться… Ну, что на Припяти, в Наровлянском районе. Помнишь?
— Кабашники?
— Ага.
Задумался, ушел в себя Андрей Макарович.
— Столько их, деревень, где мы работали. А что тебя тянет именно туда, в Кабашники? — спросил наконец.
— Многое. И деревня такая уж тихая, и люди там славные. Хозяйка хаты, где мы жили, — помнишь? — сама есть не сядет, пока нас не накормит…
—
— Откуда ты знаешь?
— Коль Ельники заняли, то уж Наровлю и подавно. А хотелось бы как можно дальше от них держаться.
— Но где, скажи, такое место?
— Есть же где-то. Не может быть, чтоб не было. И если уж идти, то не на запад, а на восток. Не к Припяти, а к Днепру.
— А Ельники?.. Там же немцы.
— Ельники можно и стороной обойти.
— Тогда надо на Лоев или Комарин подаваться. Но ведь и там… тоже будут уже немцы.
— Посмотрим. Если там немцы, что-нибудь придумаем. Нельзя будет через Днепр переправиться — найдем деревушку поглуше и поселимся в ней.
— А дальше что?
— Как что? Поживем, выждем. Не навек же немцы пришли, прогонят же их.
— Так можно было и в Великом Лесе ждать, пока их прогонят.
— Можно было. Да вот Кухта этот… Не нравится он мне. Чует мое сердце — не даст нам тихо, мирно отсидеться.
— Да что он нам сделает?
— Сделать-то, может, ничего не сделает, да лучше подальше от него. Он на немцев расчеты строит, хочет быть на виду, а значит, и мы ему понадобимся. Видала, биографии изучил, знает, кто у кого родители… Сам в петлю лезет и других за собою потянет.
— Не потянет, если не захочешь.
— Да никто нашего хотения и не спросит. Не забывай, что это завоеватели, фашисты. Ладно, если они надолго не задержатся, вышвырнут их. А если на месяц, полгода, год? Представляешь?
— Представляю, — поежилась, как от холода, Алина Сергеевна.
Андрей Макарович поднялся, постоял.
— Вот что, — заговорил немного погодя, — давай все же попробуем до Днепра, до переправы добраться. Если нельзя будет переправиться, подумаем, где нам остановиться, пожить. Свет не без добрых людей.
Долго молчала Алина Сергеевна. Сидела на траве, смотрела прямо перед собою невидящими глазами, сосредоточенная, углубившаяся в себя.
— Ну что ж, — прошептала наконец едва слышно, — если ты так считаешь… — И отвернулась, заплакала. — Что, прямо сейчас и пойдем?
— Нет, обождем, пока смеркнется. Неохота с Кухтой еще раз встречаться. Пускай думает, что уговорил нас, что мы обратно вернулись, в Великий Лес.
— Но идти на ночь глядя? — передернула плечами Алина Сергеевна.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Андрей Макарович. — Война. И не поспать, не поесть доведется,
Перестала плакать, отдалась мыслям о том, что ждет их с мужем впереди, в дороге, и Алина Сергеевна.
А солнце между тем заходило, падало ниже и ниже на лес, и от деревьев, от кустов тянулись по земле длинные, тощие тени.
XIV
Глаза, кажется, проглядел Евхим Бабай, ожидая, что вот-вот, с минуты на минуту покажутся, выедут из леса немцы. И тогда… Только бы не растеряться, не промедлить. Схватить в руки хлеб-соль на полотняном рушнике, выкатить грудь, высоко поднять голову и громко, торжественно произнести слова, что так и вертятся на языке: «Гостейки дорогие, пожалуйста, просим. Рады, бесконечно рады, что вы наконец приехали к нам…»
«Не сбиться бы, не забыть чего-нибудь важного. И чтоб голос был… Ну, не как у петуха недорезанного».
«Надо было воды бутылку захватить. Горло бы прополоскал — пересыхает…» — думал Бабай, сглатывая слюну, и не сводил глаз с дороги, серой извилистой полосой выбегавшей из лесу.
«А как спросят, почему один встречаю, а не вся деревня?» — холодом обдавала мысль.
«Скажу, дикая у нас деревня… Обычая такого люди не знают — хлебом-солью встречать».
«А поверят ли?.. Ты-то сам, скажут, знаешь обычай, что ж других не научил?»
«Не надо было впутываться в это дело… Не побежал бы тогда в Ельники, не добивался встречи с комендантом — и никаких бы тебе забот».
«А как было не побежать?.. Если всё и всем раздают, все волокут, тащат из колхоза по своим хлевам да по хатам, а тебе — фигу под нос. Тебе ничего, ровным счетом ничего…»
«Сбегал — вот и выкручивайся теперь, как хочешь, так и выкручивайся».
«А может, немцы не приедут сегодня, может, их не будет?» — подумалось с робкой надеждой.
«Вряд ли… Сам комендант сказал, что приедут. Кому ж еще верить?..» — прогнал прочь закравшуюся мысль Евхим.
«А если и впрямь не приедут? — упорно лезло и лезло в голову. — Мало ли что могло случиться?»
«А что, например?»
«Всякое… Комендант, скажем, заболел. Или еще куда-нибудь, где он нужнее, вызвали».
«А ты, видно, не хочешь, чтоб немцы приехали?»
«И хочу, и не хочу, — признался себе как на духу Евхим. — Не хочу, потому что один я, никто из всей деревни не вышел со мной… А хочу… потому что, если не встречу, если не приедут, стыда не оберешься. Это ж снова тащиться со столом, с хлебом-солью через всю деревню… Бегал, приказывал, стращал, и на тебе… По гроб жизни смеяться, пальцами показывать будут…»