Великий лес

Саченко Борис

Задумался, глубоко задумался Николай.

С одной стороны… вроде и хорошо. Нет его тут — и заботы побоку. Немцев не надо встречать… С Клавдией грызться… К тому же Клавдии и самой нет… Как погнала коров, так и нет, не возвращается. Будь Пилип дома, известное дело, тревожился бы… А так нет его, и все тут. А с другой стороны… Был бы Пилип в деревне, на глазах, может, и ему, отцу, легче было бы. Не думал бы всякий час: «Где, где Пилип? Что с ним?» Чего думать, когда вот он, рядом. Да если что, и

защитил бы его, отца… И от немцев, и от Бабая…

Не сдержался — плюнул под ноги, выругался:

— Паскудство! И надо же было ему на хронт не пойти, здесь, в Великом Лесе, остаться!..

В который раз мысль про Бабая словно стегнула его по ногам, погнала вперед.

«Иван… Иван мне не защитник. Хоть бы сам уцелел. Семью, вишь, куда-то сплавил, а самого, сказывают, видели люди, по лесу, как волк, рыщет. А где ест, где ночует?.. К Параске тоже не заходит. Попался Иван. Отвечать придется…»

«За что отвечать?»

«За все. И что в начальстве был, что коммунист, в партию вписался… Вот приедут немцы — и к ответу его…»

«Неужто… убьют?»

«А что? Кто он им — сват, брат? Как Хорикову мать, Софью, когда-то… Махнул ирод шаблей — и голова долой».

В глазах потемнело. Несколько минут шел, как в ночи, не видя ничего перед собой, не ощущая ног.

«Но ведь немцы могут и не приехать… сегодня».

«Бабай же сказал…»

«Сказал… Много он знает! Вернусь вот в деревню и узнаю».

«Когда вернешься-то?»

«Ну, вечером, как стемнеет».

«А если немцы не уедут, ночевать в деревне останутся?»

«И то правда, будь они прокляты…»

Какое-то время постоял в нерешительности, не зная, что делать.

«Может, не идти никуда, вернуться?»

«Но тогда же… тогда надо стол на улицу выносить, хлебом-солью чертей полосатых встречать… Бабаевы приказы выслушивать».

«Нет, лучше в лесу пересижу. А чтоб знать, приедут немцы или нет, подойду поближе к дороге. Залягу и буду глядеть. Меня не увидят, а я увижу… всех их увижу».

Ноги, казалось, сами свернули с тропинки, понесли по скошенному, по мягкой сочной отаве, — прямиком через луг Николай подался к лесу, ближе к дороге, ведущей из Ельников в Великий Лес.

X

Как ни бегал, как ни старался Евхим Бабай, не удалось ему найти охотников встречать хлебом-солью немцев. Все, как есть все не то чтобы отказывались, а всячески хитрили, находили разные предлоги, чтобы остаться в стороне, не показываться на глаза чужакам, не лезть на рожон. Даже Адам Зайчик не поддался на уговоры.

— А с какой это стати их встречать? — спросил он, когда Евхим Бабай переступил порог его хаты и сказал, что его привело. — Ну, придут, и пускай приходят. А чтоб встречать… Да еще хлебом-солью…

— Сказали: кто

не встретит — тому смерть, — выложил свою козырную карту Евхим Бабай.

— Ого! — усмехнулся Адам Зайчик. — Что ж, тогда ты один на весь Великий Лес в живых останешься. Радуйся.

И так посмотрел на Евхима Бабая, что тому ничего не оставалось, кроме как молча уйти, закрыть за собою дверь снаружи.

Домой, в свою хату, Евхим Бабай возвратился туча тучей. Крикнул еще с порога жене:

— Ну, где хлеб твой?

— В печи печется, — не слишком приветливо ответила Сонька. — Садись поснедай, а то мечешься, как пес шелудивый, по дворам…

— И ты бы металась! — взорвался, вызверился Евхим. — С этим народом разве что-нибудь сделаешь!

— А что ты хотел сделать? — вроде бы знать ничего не знала Сонька.

— Как — что?! Немцев же встречать надо.

— Встретишь. А не встретишь, тоже не беда. Не ахти какие паны.

— Что-о? — взревел, затопал ногами Евхим. — Да ты… ты понимаешь, что они сделают? Они же всех, до последнего человека, перестреляют.

— Смотри, как бы тебя первого не застрелили.

— С чего это им меня стрелять? Да еще первого? — насторожился, посмотрел в страхе на Соньку Евхим.

— А не лезь поперед батьки в пекло. Сиди тихо и не бойся никакого лиха.

— Умная больно, не мели языком чего зря.

Однако задумался, задумался Евхим над Сонькиными словами, к столу подсел. Сонька решила: есть будет. Похлебки картофельной в миску налила, прямо под нос мужу подсунула. Ложку, обтерши фартуком, на стол положила, ломоть хлеба от черствой буханки откроила. Но Евхим не ел, даже не притронулся к еде. Сидел, подперев рукой голову, и словно не видел миски с похлебкой.

— Сонька, — стряхнул вдруг с себя задумчивость Евхим, — доведется, пожалуй, нам с тобою вдвоем немцев идти встречать.

— Это почему же вдвоем? А люди где?

— Нету, — не поднимал головы Евхим.

— Дак поищи.

— Искал.

— И что?

— Каждый хитрит, каждому спрятаться охота.

— А я о чем? Сиди тихо и…

— Сонька! — громыхнул кулаком по столу — даже похлебка пролилась из миски — Евхим. — Не учи ученого!

— А я и не учу. Я советую, чтоб постерегся, — без малейшей робости ответила Сонька, привычная к мужнину гневу.

— Поздно советовать. Сейчас встречать надо. Понимаешь, встреча-а-ать! — подняв на жену глаза, уже чуть не плакал Евхим.

Не хотелось и Соньке, ох как не хотелось идти встречать немцев. Не только потому, что те были совсем незнакомые, чужие, но и потому еще, что не привыкла она соваться вперед других, мозолить людям глаза. Однако и ослушаться мужа, не сделать того, что он велит, приказывает… нет, не могла Сонька.